— Ты с ума сошел! — процедила она сквозь зубы. — Ты хочешь, чтобы они все окончательно убедились в том, что я — какая-нибудь девка? Тебе мало того, что о нас судачат на каждом углу…
Что говорить — она была права. Мне уже довелось слышать, что мы купались вечером обнаженными при свете луны в открытом море. Пошел слушок, что я приучаю ее к наркотикам и другим подобным вещам.
«Сестра» Киршнера-сына (кстати, ее видели «гуляющей» с «братом» в «ближайшей роще») — так вот, она рассказала нам, что народ нервничает из-за того, что муж моей женушки что-то заподозрил и бросился за ней в Цфат и нам пришлось в последнюю минуту сматывать удочки, опасаясь его гнева…
— Это правда? — допытывалась «сестра». — Ну пожалуйста, я никому не скажу…
— Не совсем, — ответил я, — ее муж действительно поехал в Цфат, но со своей домработницей.
Любовник домработницы (кстати, отец троих детей) погнался за нами и забрал свою подругу. Муж решил страшно отомстить, и с тех пор продолжается это ужасное преследование…
«Сестра» снова пообещала нам молчать, как семейная могила, и тут же побежала поговорить со знакомыми…
Через четверть часа нас подозвал портье и спросил с видимым отвращением:
— Может, все-таки вам пожить в отдельных номерах, формально?
— Нет, — ответил я, — только смерть разлучит нас!
Положение усложнилось по совершенно другой причине. Жена решила заказать праздничный ужин с французским шампанским в серебряном ведерке со льдом. А в конце недели она заявила, что ей срочно нужны дорогие украшения и шуба. Ну, как принято в таких случаях…
— Посмотри, какие подарки получила «дочь» лысого толстяка.
И тут случилось несчастье. В один прекрасный день с совершенно удушающей погодой в нашу гостиницу прибыл хайфский репортер, который всех здесь хорошо знал.
— Жуткое место, — заявил он после молниеносного осмотра гостиницы, — Киршнер-сын со своей сестрой, вы — с женой, а мировой судья — со своей дочкой-бактериологом. Как это вы ухитрились продержаться здесь в такой «чистой» атмосфере?
— Ну, ты мне будешь рассказывать, — ответил я.
Мы поникли, настроение наше упало до нуля.
Окружающие в одно мгновение превратились в скучных обывателей — жен и мужей.
Вскоре мы уехали домой. И что самое обидное — моя женушка утверждает, будто я изменял ей с ней же.
Однажды в знойный день я дремал у себя в кабинете, когда зазвонил телефон. Ну что я мог сделать? Поднял трубку:
— Алло! Кальман уже ушел?
— Какой Кальман?
— Идиот! — пробурчали на том конце провода и бросили трубку.
Я остался наедине со жгучей обидой. Почему он меня ненавидит? Что я ему сделал? И все это лишь из-за того, что я — не Кальман? Значит, всякий, кто не Кальман, — идиот? Я виноват, что он неправильно набрал номер?