Услышав имя Дэвида, Моника с радостным удивлением подняла брови:
— Конечно, я вас знаю! — воскликнула она. — Только недавно читала вашу совместную статью с Гансом Кляйнманом. Относительность в двумерном пространстве, да? Очень симпатичная работа.
Она хлопнула его по ладони и стиснула руку. Дэвид был ошарашен — не может быть, чтобы она и правда читала эту статью.
— Да это же ерунда, — ответил он. — Если, скажем, сравнить с вашей работой. Потрясающий был доклад. — Он не успел придумать более разумный комплимент и остановился на банальном: — Я просто поражен — нет, правда…
— Так, хватит! — Она очаровательно засмеялась, высоко и звонко. — А то я себя чувствую как кинозвезда! — Она придвинулась к нему на шаг и положила руку ему на предплечье, будто они давние друзья. — Так вы из Колумбийского? Как там факультет?
Они проговорили несколько часов, сперва переместившись в комнату отдыха преподавателей, где Дэвид познакомился еще с несколькими аспирантами принстонского физического факультета, потом в местный ресторан под названием «Ржавый водосток», где небольшая группа физиков обсуждала под «маргариты» относительные достоинства своих теорий. Через пару рюмок Дэвид признался Монике, что понял не все моменты ее доклада, и она с удовольствием объяснила ему пробелы, терпеливо излагая математические преобразования. Еще через пару рюмок он ее спросил, как она заинтересовалась физикой, и она ответила, что ее отец, не преодолевший девятого класса, все время придумывал интересные теории о том, как устроен мир. К полуночи Дэвид и Моника остались последними посетителями ресторана, а в час ночи уже жадно вцеплялись друг в друга на диване в квартирке Моники.
Для Дэвида такая последовательность событий была достаточно обычной. Он как раз находился в середине полугодового запоя, который затуманил весь его второй год аспирантуры, а когда он пил с женщиной, то обычно старался уложить ее в постель. Хотя Моника была красивей и умней тех женщин, с которыми он спал, она была типична в другом отношении — импульсивна, одинока и будто скрывала несчастность. И все так и шло обычным путем, но когда Моника встала с дивана и расстегнула молнию на африканском платье, все пошло по-иному. Увидев ее обнаженное тело, Дэвид заплакал, и так это было неожиданно и непонятно, что он сначала подумал, будто плачет Моника, а не он, и удивился: «С чего это она? Я чем-то ее обидел?»
Но нет, она не плакала. Всхлипывания доносились из его собственного горла, и слезы бежали у него по щекам. Он быстро вскочил на ноги, отвернулся от нее, стыдясь. «Боже мой, — подумал он, — что за чертовщина такая?»