Подростковый кризис у Кэндис протекал бурно — но как-то все больше внутри нее. Она только ссорилась с мамой, которая запрещала ей слишком ярко краситься, и с Джереми, который не разделял ее идеалистических представлений о мироустройстве и почему-то не хотел строить планы, как осчастливить все человечество, а заодно и внеземные цивилизации. Потом Кэндис смирилась с тем, что такие люди, как ее старший брат, хотят счастья только себе, но в годы мучительного отрочества для них это было камнем преткновения и источником бесконечных скандалов. Джереми доводил Кэндис до слез, и она ревела — от собственного злого бессилия. Она жалела тогда, что нельзя влезть в чужую черепную коробку и выгрести оттуда ненужный мусор, подлые, эгоистичные мысли, которые представлялись ей чем-то вроде червей, фальшивые желания и бумажных кумиров. Как бы она хотела быть...
Господом Богом? Нет, увольте, даже он себе такого не позволяет. Воля человека все-таки священна. Если кто-то решил прожить жизнь как ничтожество, другому не сделать из него Жанну д'Арк. Таков закон. Иначе мир пал бы в хаос. Может, он только на том и держится, что каждый сам за себя?
Кэндис почувствовала, что если к ее голове еще хоть раз прикоснется щетка, будет взрыв. Она умрет. Или убьет кого-нибудь. Нельзя, нельзя зацикливаться на одном движении, это называется тик, и, кажется, кто-то из врачей с этим борется...
Надо будет спросить доктора Диззи. Ой, нет. Только не его.
Ну, по крайней мере, его — только если она все-таки кого-то убьет.
Кэндис встала. Губы ее исказила жестокая, истинно садистская усмешка. Она потянулась. В теле ощущались усталость и онемение, как после бессонной ночи. Впрочем, она и впрямь после бессонной ночи. И не первой по счету... Кэндис направилась к стеллажу и сняла с верхней полки то, что оставила там специально на этот случай.
Когда в первый же вечер — после разрыва, естественно, — она уничтожала фотографии Маркуса, видеозаписи с ним, его подарки и открытки, она смутно помнила, что где-то в большом плюшевом фотоальбоме, в котором хранились семейные фото, завалялась парочка его портретов. Она решила не искать и не выбрасывать их сразу — мало ли, пригодятся еще, когда станет совсем невмоготу. Она же не рассчитывала, что на следующее утро проснется как ни в чем не бывало!
Фотографии и вправду были там — память о прошлом дне рождения Джереми. Немного: шесть групповых снимков, один портрет Маркуса и три фото, где они с Кэндис вдвоем. Идиллия. Кэндис разглядывала свое сияющее личико, свой блистательный (в прямом смысле слова, ее портниха в том сезоне сходила с ума от блесток и переливчатых тканей) наряд, свою позу — позу женщины, которая часто демонстрирует себя перед камерой и привыкла выставлять все достоинства в лучшем свете, привыкла улыбаться, привыкла быть красивой и беспроблемной...