Как же мало он знает о силе любви! Энн выпустила из рук обрывки бумаги, и они посыпались на пол. Закинув голову, она пристально вгляделась в лицо мужа. Но Рубен стоял против солнца, и лица было не разглядеть. Он лишь нависал над ней тяжелой неподвижной глыбой.
— Я умру ради него. Не задумываясь.
— Ах, даже так?
— Не раздумывая! Ты этого от меня хочешь? Чтобы я принесла последнюю жертву?
— Господи, да нет, конечно! — Рубен даже отшатнулся. Затем его лицо снова замкнулось, и, отвернувшись, он стал смотреть куда-то вдаль. — Как же далеко мы ушли от того, что было.
Он сказал это совсем тихо, почти шепотом, но его слова будто подхватил ветерок и донес до Энн. Этот шепот проник ей в самое сердце, наполнив его неожиданной нежностью. «Как же далеко мы ушли от того, что было». Неужели в его голосе действительно прозвучало сожаление? А в глазах, когда он мимоходом глянул на нее, действительно мелькнула тоска, или ей померещилось? В горле Энн застрял комок, в глазах защипало.
— Тебе лучше вернуться к себе, — не оборачиваясь, глухо произнес Рубен. — Мы поговорим позже. Даю тебе слово.
Все сложилось совсем не так, как он ожидал. Он готовился к слезам и яростным обвинениям, она упала к его ногам, готовая принести любую жертву ради сына. Это Рубена обезоружило. Он тяжело сглотнул, стараясь избавиться от горечи во рту. Да, он победил, но победа не принесла радости, как и ощущение власти, в особенности после того, что произошло между ними прошлой ночью. Ведь он отчаянно хотел ее, жаждал почувствовать всю целиком, прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи.
Воспоминание об этом почти непреодолимом желании привело его в ярость. Как мог он желать женщину, к которой у него нет доверия? Как мог страстно тянуться к той, что предала его, публично опозорила, нарушила все клятвы, которые он считал священными? Рубен едва сдерживался, он был в бешенстве, но гнев сейчас был направлен исключительно на него самого.
Энн всегда была не такой, как те женщины, с которыми ему доводилось встречаться. С самого начала она была особенной: одновременно нежной — и отважной, невинной — и страстной, романтичной — и решительной. А в целом — удивительно волнующей. Она мечтала покорить весь мир, и Рубен был готов принести его ей на серебряном блюде. Он думал, что сможет дать ей все, но…
В дверь кабинета постучали, и Рубен отозвался, зная, что на это мог осмелиться только Марсело.
— Тут еще бумаги по поводу развода, — сообщил Марсело, входя в кабинет. Он подошел к письменному столу хозяина и положил на стол пачку документов. — Вам осталось поставить свою подпись.