— Вы же знаете, дорогой Пьер, какое бы доверие ни питали мы к словам министра, прежде всего мы обязаны отыскать убийцу. Надо во что бы то ни стало найти орудие преступления, или тот предмет, который в него превратили, хотя я не уверен, что нам это удастся. Сточная канава и река всегда под рукой. Мне необходимо допросить членов семьи раненого дворецкого. Возможно, там мне удастся кое-что накопать.
— Вот тут имена и адреса родственников его покойной супруги, — промолвил Бурдо, доставая из кармана листок бумаги. — Их трое: во-первых, его свояченица, монахиня монастыря Сен-Мишель-Нотр-Дам-де-Шарите, что на улице Пост…
— Какого устава? Монастырей сейчас в Париже столько!
— Заведение было открыто Жаном Эвдом для лиц женского полу, пожелавших раскаяться в своих прегрешениях.
— И принять постриг?
— Нет! Жить в качестве пансионерок.
— Как зовут свояченицу?
— Элен Дюшамплан. Став монахиней, она приняла имя Луизы от Благовещения. Затем идет первый шурин, Жиль Дюшамплан, и его жена Николь. Наконец, Эд, его второй шурин, самый молодой, он живет вместе с братом и его женой на улице Кристин.
— Постарайтесь разузнать об этих людях как можно больше, и не оставляйте в покое слуг из особняка Сен-Флорантен; уверен, вскоре кто-нибудь из них о чем-нибудь да проговорится. Встретимся вечером на улице Монмартр, ближе к ужину. Уверен, Катрина и Марион предложат нам достойную трапезу.
— А мы не потревожим господина де Ноблекура?
— Разумеется, нет. К сожалению, сейчас ему на ужин приносят несколько слив и травяной отвар, но он с удовольствием выпьет его в нашем обществе и, воспользовавшись возможностью, выдаст очередную порцию продуманных и отточенных сентенций, которые, как я давно заметил, чудесным образом приходятся к месту.
Прощаясь с Бурдо, Николя взглянул на часы: стрелки показывали полдень. Покидая Шатле, под портиком ему пришлось посторониться и пропустить погребальный конвой, сопровождавший почерневший гроб с телом подсудимого. Он с содроганием вспомнил, что этот кое-как сколоченный ящик, весь в занозах, более сотни лет используется для погребения скончавшихся в Шатле узников. Тюремщики в шутку называли гроб «корочкой от пирога»: одна его стенка приподнималась, и тело соскальзывало в общую могилу. Трупы утопленников подвергались иной процедуре: несколько дней они лежали на каменном полу мертвецкой для опознания, потом их укладывали на носилки и отправляли в монастырь госпитальерок Святой Екатерины, где, согласно монастырскому уставу, монахини обмывали бренные останки, заворачивали их в саван и передавали гробовщикам, хоронившим их на кладбище Невинных.