— Ты прекрасна, Манон.
Он выбирает самое ласковое, самое красивое слово. Его переполняют смутные образы, какие обычно теснятся в голове школьников, обнаженная женщина — часть его самого.
«Он думает, что я так же молода, как он сам…» Манон прижимается головой к его плечу. Они ровня, идут по жизни рука об руку, но только одну минутку. Завтра он ее обгонит. «Я вещица. Взял и положил обратно. Подружка из бара…»
Она встретила брата, не различив родового сходства.
Он закрыл глаза. Его лицо — сжатый кулачок, воля читается в складках губ. На щеках тень: неведомый мужчина еще дремлет.
«Милый мой мальчик… ты пока еще полый, только розово-золотистая оболочка. В моих объятиях сегодня вечером ты почувствовал себя победителем, вот лицо у тебя и отвердело, будто кулачок. В тебе зарождается мужчина».
— Манон…
— Отдыхай! Будь умницей. У тебя вся жизнь впереди…
* * *
Манон на балконе, парит над городом, поднимается. Приближается ночь, и в сумерках без давящей перины дневных хлопот так отчетлив и так явственен каждый звук. Просвистел, отбывая, скорый — как отчаянно он пожаловался…
Фасады домов опираются на неверный свет витрин. «Да, у меня вот такая жизнь». В вышине зажигается окно за окном, словно звезды.
Старичок учил ее, застегивая пиджак:
— Ты выбрала грязное ремесло. Ты заслуживаешь лучшего. Машинистки зарабатывают по шестьсот франков в месяц, выходят замуж, живут счастливо. Хорошо бы и тебе переменить образ жизни.
Манон смотрит ему в глаза:
— Вы сейчас это поняли? Да? А ведь я согласна, возьмите меня замуж.
Такому, Сюзанна, хочется дать по морде!
* * *
— Пожалуйста… не мучайте меня! А кто ее мучает, дурочку?
Бородач с лорнетом смеется. Юнец, похожий на девочку, крепко зажал ее локтем и заставляет пить. Край бокала уперся в стиснутые зубы — может и разбиться. Третий, пьяный вконец, говорит с медлительной важностью:
— Она не понимает… Брось с ней возиться… — Ему кажется, что девицу пытаются чему-то научить.
— Нет, она выпьет или получит пощечину! Бородач хохочет.
Метрдотель, он только обслуживает, он человек-невидимка, руки, которые подают ликеры, никого не тревожа. Но она увидела метрдотеля:
— Они меня мучают.
Но метрдотеля это не касается. Он вежливо затворяет за ними дверь.
«Какая красная у меня щека…» Она смотрится в зеркальце, и у нее текут слезы. Потом она пудрит красную щеку.
Три посетителя за другим столиком смотрят на нее с сочувствием.
Он поправляет манжет. Рука белая-белая. «Точь-в-точь молочный поросенок», — приходит ей в голову. Что же, идти с ним? Да ни за что!
— Я сейчас вернусь…
Сбежала. Ох, какое облегчение! Улица… Ночной холод. Люблю холод!..