Брандт внимательно изучает себя в зеркале, и ему кажется, что перед ним рисунок или манекен. Он одновременно и Гарольд Мосс, и Макс Брандт; он существует в их телах, а они существуют в его теле. Они помогают забыть, стереть воспоминания о том, кем он был прежде, до того, как призвал их к жизни из небытия. Его внешность, его экзоскелет, его броня совершенны. Он никто и ничто, он меньше — намного меньше, — чем нуль. Кто бы, взглянув на него на улице, мог предположить, что встретил самого взаправдашнего секретного агента? Только враг. Враг, против которого вот уже тринадцать лет — а возможно, и дольше — он без устали ведет борьбу; враг, которого уже не обмануть периодическими сменами личины, как бы он ни владел этим искусством; враг, который после стольких лет наконец обнаружил его и теперь затаился на пороге.
Подойдя к смятой постели, Брандт смахивает с нее еще нескольких водяных жуков. Они любят кучковаться в теплой вмятине, оставленной его телом. Несомненно, они питаются мельчайшими чешуйками кожи, которые он теряет во сне, — и такими же чешуйками от подсознания отрываются будоражащие сон ночные кошмары. Он сгоняет жуков чисто машинально; на самом деле он не испытывает к ним враждебности, как большинство людей. Живи сам и давай жить другим — таково его жизненное кредо.
От грубого смеха жуки в панике разбегаются в затемненные углы комнаты. Некоторые прячутся за деревянными жалюзи на окне. Они слишком быстро поняли, с кем имеют дело, и теперь не хотят быть съеденными заживо. Он плюхается на тонкий матрас, раскинув в стороны руки и ноги — этакая звезда, — и пристально вглядывается в созвездия трещин на оштукатуренном потолке, который, судя по всему, был выкрашен в светло-синий цвет давным-давно. Такое чувство, словно каждый раз, когда он разглядывает потолок, трещины меняют местоположение. Но он-то знает, что это невозможно.
«Знаю, знаю…» Он будто бы сам себе поет монотонную колыбельную.
«Что я знаю?» Что-то… нечто… Кто мог бы ответить точно, имей он те трещины, что появляются в его голове?
И синий цвет неизменно пробуждает в нем воспоминания о Лили. Лазурное небо, под которым они отдыхали, когда только начинали встречаться; аквамариново-белый прибой, в котором он, догоняя ее, плыл на глубину. А еще синие птички, щебечущие в ветвях старого сикомора, что рос во дворе их дома в Мэриленде. Вскоре после женитьбы было время, когда Лили в качестве хобби разводила колокольчики. Еще она любила одеваться в одежду разных оттенков синего: летом блузки без рукавов цвета синего пороха, осенью кардиганы строгого синего цвета, зимой кобальтовые парки, весной джинсовые рубашки. Особенно он любил весеннее время, после суровых зим с ледяными ветрами, когда она закатывала рукава и демонстрировала восхитительную кожу рук.