Проблема заключалась в том, что Аркадий был уже немолод — около семидесяти — и всю последнюю неделю ему так нездоровилось, что он пропустил понедельничные мероприятия, включая и собственный семинар. Он позвонил Лиз и предупредил, что болен, но сам упорно отказывался показаться врачу.
Тем временем торжество продолжалось. Народу в баре все прибывало, однако Аркадий не появлялся. Лиз быстро набрала его номер на мобильнике. Русский историк снова не взял трубку. Она решила не оставлять ему еще одно сообщение, а подняла в прощальном жесте бокал и, лавируя в толпе, направилась к выходу. Квартира Аркадия находилась всего в нескольких минутах езды от клуба. «Чем звонить, лучше зайти самой», — рассудила Лиз.
На темном ночном небе далекие звезды казались совсем крошечными, не больше булавочной головки. Лиз поспешила к машине, швырнула сумочку на пассажирское сиденье, включила двигатель и тронулась с места. Она промчалась по улицам, вдоль которых замерли высокие пальмы, и вскоре уже парковалась возле дома Аркадия. Он жил в квартире 2С. Как-то он разоткровенничался с Лиз — редкий случай — и пошутил, что предпочитает это С другому — начальной букве слова «cellar» («подвал» в переводе на русский). Имелся в виду подвал здания на Лубянке, в котором КГБ расстреливал диссидентов, шпионов и вообще всех своих врагов. Аркадий как-то обмолвился, что еле вырвался из лап госбезопасности, но тут же замкнулся и ушел в себя; лицо его посуровело от неприятных воспоминаний.
Взлетев по лестнице, Лиз постучала в дверь — молчание. Портьеры были закрыты, но неплотно, между ними пробивался свет. Она снова постучала, затем подергала ручку. Та повернулась, и Лиз чуть приоткрыла дверь. Первое, что бросилось в глаза, — пачки журналов, разбросанные по полу. Настольная лампа лежала на боку, ее керамическое основание было разбито. Сердце Лиз сжалось.
— Аркадий? Вы здесь?
Единственный звук в комнате издавали тикающие ходики. Она открыла дверь шире. На полу валялись сброшенные с полок книги; корешки были частью оторваны, частью помяты. Она заглянула за дверь — и увидела Аркадия. Тот сидел в своем привычном кресле, освещенный высокой чугунной напольной лампой. В его широко раскрытых карих глазах застыл страх; он весь казался маленьким, будто съежившимся, хотя для своего возраста был весьма хорошо сложен и мускулист.
— Вы в порядке?
Аркадий вздохнул.
— Вот что я обнаружил у себя дома, когда вернулся с последнего семинара. — Он говорил по-английски с американским акцентом. — Беспорядок, да?
На нем все еще была надета поношенная уличная твидовая куртка; серый галстук был завязан тугим узлом. В левой руке Аркадий сжимал голубой конверт, другую руку засунул под куртку, словно держался за сердце. Он обладал экспрессивным русским характером, но в то же время был по-восточному аскетичен в привычках. Обычно энергия била из него ключом, он мог часами, без остановки, о чем-нибудь рассуждать.