По пути в бессмертие (Нагибин) - страница 237

34. (Съемка в помещении.) ДЕТСКАЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Над мальчиком возвышается импозантная фигура его отца — Василия Аркадьевича Рахманинова. Он высок, строен, пышная борода расчесана на две стороны, ухожены густые усы. На породистом носу — пенсне с черным шнурком. Повадка отдает военной молодцеватостью.

Василий Аркадьевич (строго). Это никуда не годится. Есть у тебя чистые чернила и новое перо?

Рахманинов достает из ящика стола просимое. Отец критически осматривает перышко и вставляет его в ручку.

Василий Аркадьевич. Я в четвертом классе был первым по чистописанию. Учитель говорил, что для дворянина у меня даже слишком хороший почерк. Вот, смотри…

Он обмакивает перо в чернила, стряхивает капельку и легким, изящным движением превращает единицу в четверку. И сразу исправляет вторую.

Василий Аркадьевич. Видишь разницу?.. Однако до чего же ты дурно учишься. Одни колы. Я тоже не слишком успевал в науках, но так не опускался. (Проницательно.) Скажи честно, тебе ничего не будет, ты прогуливал?

Сын кивает молча.

Василий Аркадьевич. Ресторан?.. Вино?.. Цыгане?.. (Напевает.) «Поговори-ка ты со мной, гитара семиструнная…»

Рахманинов. На каток ходил.

Василий Аркадьевич смеется и вдруг озабочивается.

Василий Аркадьевич. Знаешь, дружок, по поведению мы тебе поставим пятерку. Как-то нехорошо: Рахманиновы всегда были людьми долга и дисциплины. (Длинным ногтем соскабливает единицу и выводит элегантную пятерку.) Смотри, как славно!.. И давай не пожалеем пятерочки на закон Божий! Я веротерпим, не хочу давить на тебя, но дворянину манкировать религией, когда еще не выработано мировоззрение, — дурной тон. Черт возьми, вполне добротный аттестат!

Он вскакивает из-за стола, присаживается к роялю и начинает играть польку.

Рахманинов. О, эта полечка! Твой шедевр, папа!..

Василий Аркадьевич. Я сочинил новые вариации.

Играет. Рахманинов подсаживается к отцу, и они в четыре руки нажаривают полечку, заливаясь счастливым смехом.

35. (Съемка в помещении.) ДЕТСКАЯ. ТО ЖЕ ВРЕМЯ.

В комнату входят две дамы. Одна — средних лет с благообразным, но преждевременно увядшим лицом — Любовь Петровна Рахманинова, мать Сережи. Во второй мы узнаем еще молодую Марию Аркадьевну Трубникову, тетушку Сережи, которую мы видели в первой сцене фильма.

Любовь Петровна. С чего это вы так разошлись?

Василий Аркадьевич. Жизнь прекрасна и удивительна, душа моя!..

Он выскакивает из-за рояля, оставляя сына играть в одиночку, подхватывает жену и ловко, с гусарским фасоном кружит ее по комнате. Мария Аркадьевна смеется.

Любовь Петровна Сумасшедший!.. Ты помнешь мантильку.