И одинокой.
Рурк нахмурился. Одиночество и ранимость — эти два слова никогда не связывались в его сознании с образом Эвелин Кэтчем.
— Не беспокойся, я позабочусь.
Это будет то еще заседание правления! Кэтчемы сойдут с ума, загудят, как растревоженный улей, уже оттого, что их собирают неожиданно и в приказном порядке, всех до единого. А когда Эвелин преподнесет им свой главный сюрприз…
Рурк покачал головой.
Рурк и Сара ушли, Эвелин осталась в кресле, уставившись невидящим взглядом в пространство. Она сидела не шевелясь, пока миссис Честер, собравшаяся уходить, не просунула голову в комнату.
— Могу ли я что-то для вас сделать, миссис Кэтчем?
С трудом Эвелин попыталась вырваться из плена охвативших ее мыслей и вернуться к реальности. Она перевела взгляд на окно и удивилась — солнце почти село. Со слабой улыбкой Эвелин посмотрела на миссис Честер.
— Нет, спасибо, вы можете идти. Сегодня по телевизору ваша любимая программа, миссис Честер. Незачем ее пропускать.
— Но мистер Фэллон просил как следует присмотреть за вами. Он сказал, что вы не слишком хорошо себя чувствуете и…
— Мистер Фэллон напрасно беспокоится. Со мной все в порядке. Я немного почитаю и лягу спать. Так что спокойно отправляйтесь.
— Ну ладно… Если вы уверены…
Женщина ушла. Эвелин через силу поднялась с кресла и медленно побрела в спальню. Она устала. Очень сильно устала.
Широкая кровать манила, обещая покой, тело жаждало расслабиться в мягкой постели, но взбудораженные мысли, нахлынувшие воспоминания не пускали. Посреди комнаты Эвелин вдруг остановилась. А потом медленно, словно против желания, влекомая неодолимой силой, обернулась и обвела взглядом книжные полки. В глазах застыла боль.
«Нет, не надо», — стучало в голове Эвелин, а ноги сами собой, медленно, точно она была в трансе, понесли ее через комнату. Сложив руки на груди, будто этот жест мог защитить, она остановилась перед полками и посмотрела на тетради в твердых переплетах. Ее дневники. История жизни Эвелин Делакорт-Кэтчем, написанная ее собственной рукой.
На полках сорок тетрадей. А сорок первая, еще не дописанная, лежит на столе, готовая принять свежие строки. Каждая тетрадь отсчитывала год со дня смерти родителей Эвелин. Последние двадцать семь тетрадей — роскошные, в кожаных переплетах, с тисненым именем и датами, очень отличаются от предыдущих — до брака с Джо они были недорогие, из самого дешевого магазина.
«Что произошло тридцать два года назад? Кто был мой отец?»
Вопросы Сары эхом отдавались в голове Эвелин, как будто крутилась треснувшая пластинка, в голосе дочери слышались обвинение и вызов. Эвелин оглядела переплеты на верхней полке.