«Почему? Почему он так поступил со мной? Как он мог? Когда он кончил, то сказал, что я сама виновата. Что я дразнила его весь вечер, что я сама этого хотела. Но это неправда. Я не хотела. Клянусь, я не хотела. В какой-то миг мы просто поцеловались. Потом он меня повалил… срывая одежду».
Дрожь пробежала по телу Эвелин. О Боже…
«Я боролась с ним, но бесполезно. Он намного больше и сильнее меня. И это только злило его.
О Боже, мне было так больно! Я чувствую себя такой грязной. Такой оскорбленной. Когда он высадил меня из машины перед общежитием, я едва стояла на ногах, спотыкаясь, добралась до студенческого лазарета. Часть пути я проползла.
Дежурившая медсестра вызвала воспитателя и ректора университета. Я думала, они мне помогут. Но когда я сказала, что Ларри со мной сделал, они палец о палец не ударили.
Они мне просто не поверили. Воспитательница Киркленд сказала, что Ларри Бейнбридж хороший молодой человек, и если бы его не спровоцировали на это, ничего бы не случилось. Они сказали, что я сама пошла с ним, по собственному желанию, и не имею права кричать, что меня изнасиловали, что я сама поддалась страсти. Оба они — и Киркленд и ректор Хоув — ясно дали понять, что мне не позволят разрушить жизнь такому хорошему парню.
Это нечестно. Меня избили и изнасиловали. Но они вели себя так, будто Ларри — жертва, а не я.
Мне хотелось умереть. И сейчас хочется».
Эвелин долго смотрела на последнюю запись, потом медленно закрыла тетрадь.
Она действительно хотела умереть. Беседа с воспитательницей и ректором раздавила ее. Она молила Бога, чтобы он ниспослал ей смерть, но когда ее здоровое юное тело стало выздоравливать, она начала вынашивать мысль о самоубийстве. Эта мысль окрепла в один из ужасных дней через несколько недель, когда подтвердились ее наихудшие подозрения.
Она беременна, носит в себе ребенка Ларри Бейнбриджа.
Это был самый ужасный период в жизни Эвелин. Ни денег, ни семьи, к которой она могла бы обратиться… Никого, кто позаботился бы о ней.
Тетя и дядя — сестра матери Хелен и ее муж Джон — взяли Эвелин к себе после смерти родителей. Но они не любили племянницу, лишь выполнили, как говорили сами, «христианский долг», дав ей крышу над головой. За восемь лет, которые девочка прожила у них в доме, никто ни разу не улыбнулся ей, не хлопнул дружески по плечу. Наоборот, оба постоянно подчеркивали, что она для них обуза, попрекали куском хлеба и крышей над головой. А в день восемнадцатилетия объявили: пора самой заботиться о себе.
С горечью в сердце Эвелин отвергала неродившегося ребенка, зачатого грубым насилием, правда, несмотря на боль и гнев, она понимала, что новая жизнь внутри нее — такая же невинная жертва, как и она сама. Эвелин никогда не думала о том, чтобы сохранить дитя. У нее не было денег, сил и желания растить его. Больше всего она боялась, что никогда не сможет дать ребенку любовь, которой он заслуживает. А обрекать другое существо на детство без любви?..