Да и к столу она теперь вряд ли могла кого-то пригласить, уж больно он стал беден. Слабым утешением служил даже ужин, обычно состоявший из добытых ею кролика или белки и нескольких съедобных кореньев, которые удалось отыскать в лесу. В былые, счастливые дни, когда в поместье Кастелло разбивали чудесные розовые сады и сажали новые тисовые аллеи, ни Симонетте, ни Лоренцо даже в голову не могло прийти, что акры этой плодородной земли могли бы сослужить им куда лучшую службу, если бы там посадили, например, овощи. По вечерам Симонетта сидела нахохлившись у камина, время от времени подбрасывая туда полешко из жалкой кучки дров, нарубленных Грегорио, и напевала без аккомпанемента те мелодии, которые прежде наигрывала на арфе, пока не пришлось продать и арфу. Когда же глаза ее начинали слипаться от усталости, вызванной ежедневными походами в лес, она поднималась в спальню и, закутавшись в последнее меховое одеяло, которое все же оставила себе, укладывалась спать прямо на каменные плиты пола, так как прекрасная деревянная кровать из английского дуба, та самая, на которой она провела свою первую брачную ночь, также была продана. Осенние ветры со свистом залетали в окна, не встречая препятствия: роскошные витражи из венецианского стекла, которые прежде были вставлены в окна, также пришлось вынуть и продать. Засыпала Симонетта чаще всего только благодаря усталости, но в этот, последний день месяца уснуть так и не могла, понимая, что у нее нет нужной суммы денег, которую завтра требовалось вручить Одериго.
Потрясенный переменами, произошедшими с виллой и ее хозяйкой, Одериго был вынужден даже присесть на полено, лежавшее у камина, поскольку стоявшие там прежде скамья, и стол, и прочая мебель исчезли. На этот раз Симонетта встретила нотариуса не одна, ее сопровождали Рафаэлла и Грегорио, готовые молить за нее или броситься на ее защиту, если Одериго вдруг рассердится. Нотариус молча пересчитал монеты, которые она ему протянула. Нечего было и говорить, что этих денег мало. Но он все же доставил себе удовольствие: принимая деньги, внимательно рассмотрел Симонетту. Она похудела, посуровела, но красоты ничуть не утратила. Особенно сильно изменились манеры. Все эти перемены показались нотариусу куда значительнее тех, что были вызваны сменой прически и гардероба. Если в прошлый раз, уходя из этого дома, Одериго, вспоминая его хозяйку, находил ее прекрасной, то и сегодня мнение нотариуса о ней ничуть не изменилось. Симонетта заговорила первой.
— Синьор, — сказала она с какой-то новой уверенностью в себе, — я этот дом никогда не покину. Так подскажи мне, что я могла бы сделать еще? Посоветуй, где мне искать помощи? Как быть? Я готова на все.