Кружилин был тоже оборванный, один рукав гимнастерки обгорел, а на щеке засохли полосы крови. Все это Антон разглядел, когда на минуту вывалилась из-за дыма (все-таки это были дымы) луна и облила искореженную землю бледно-молочным светом.
- Ты ранен, сынок? - спросил Савельев.
- Пустяки. Гусеницей скребануло. На пяток сантиметров бы правее - и мокрое место вместо головы. А так кожу только царапнуло да клок волос выдрало. Я счастливый.
Боец пошел впереди, шел быстро, уверенно, - наверное, он знал, куда идти.
- Лелька так и говорит: "Счастливый ты, Вась". Я спрашиваю: "Почему?" - "А потому что, говорит, я люблю тебя..." - Кружилин обернулся, подождал, пока подойдет Савельев, и сообщил строго: - А вообще-то мы пожениться договорились. Вот отслужу действительную - мне три месяца осталось - и сразу увезу ее в Шантару. В армию-то я из Ойротии уходил, там отец мой работал. А сейчас его опять в Шантару перевели. Приеду - и сразу свадьбу. А, здорово?
- Куда мы идем?
- Да, счастливый я, - продолжал Василий, усмехаясь. - Что тут было! Танки перепахали окопы, ушли, как только ихняя пехота вскарабкалась на высоту. Забегали, загалдели, стрельбу подняли. Добивали тех, кто еще живой. Я лежу, приваленный землей, одна голова наружи. Почему они меня не пристрелили? Потому, наверное, что морда вся в крови, думали, мертвый. А некоторых с земли повыдергивали, согнали в кучу. Кто мог идти, угнали куда-то, остальных очередями прошили. Все мне видно. Потом все ушли. Я мог бы засветло уползти, да через понтонный мост все шли и шли колонны ихних войск, автомобили, тягачи с пушками. Заметили меня с моста бы...
Он говорил и говорил не останавливаясь. Савельеву теперь неприятен был его голос. Радуется, что в счастливой рубашке родился, ишь расписывает как все радостно. И он невольно замедлил шаг. Кружилин через полминуты опять остановился. И когда Савельев подошел, парень вдруг качнулся, окровавленной головой уткнулся ему в грудь.
- Ты что, Кружилин?! Вася?!
- Я все видел, все видел... - не отрывая головы, сквозь рыдания проговорил Василий. - У танков гусеницы в крови, броня чуть не до башни кровью обрызгана... А за некоторыми кишки волочились... как мокрые веревки. Как же это, а? Как это случилось? Зачем, а?!
Парень рыдал, по-детски всхлипывая. Савельев, изумленный, ничего не мог сказать, только гладил красноармейца по плечам, по грязным, в засохшей крови, волосам.
- Ничего... ничего, сынок... Все будет хорошо. - Подумал и прибавил: - А ты, конечно, женись на этой Лельке. Обязательно, слышишь?