- Не бойся, верну тебе одежку, - проговорил Иван, подобрав с земли оторванные полы своего пиджака.
Федоров пиджак он принес в дощатую каморку на следующий день, молча кинул на скрипучий стол.
- В продолжение вчерашнего прибавлю, - пряча почему-то глаза, произнес Федор. - Ежели замечу, что привечаешь разговором... али как Семку... и уж совсем не приведи господь, коли увижу тебя рядом с Анной... На людях ли, без людей ли - все равно... Не обессудь тогда.
- Ну как же, - произнес Иван, - ты не Кирюшка Инютин, знаю.
В два прыжка Федор оказался рядом с братом, едва сдерживаясь, чтобы опять не схватить его за плечи.
- Рви снова на мне одежу, - будто посоветовал Иван. - Видишь, Агата пришила оторванные полы. Ничего, еще пришьет.
- Нет, одежу рвать не буду! - прохрипел Федор, зажимая внутри себя этот хрип. - Я тебя, контру, просто прикокну, ежели ты... сплетни распускаешь!
- Убери руки, ну?! - ощетинился наконец Иван. - Они у тебя в волосьях.
Несколько секунд братья стояли друг против друга, молча кромсая один другого глазами.
Первым не выдержал Федор, отвернулся и пошел к столу.
- Сплетни... Вся деревня про вас с Анфиской судачит.
- Ну, гляди у меня, ходи, да не оступись, - вяло, будто без всякой злобы теперь, промолвил Федор.
...Кирьяна Инютина Федор перетянул в Михаиловку вскоре после того, как только обосновался на новом месте, выговорив ему в районе место своего помощника, хотя, по совести, должность Федора была нехлопотливая - одному делать нечего. Жить Инютины стали в том же доме, что и Савельевы, в пустующей половине. Когда Инютины переезжали, Анна слушала, как они устраиваются за стенкой, гремят ведрами, посудой, и временами тихонько плакала.
- Н-ну, сыть! - покрикивал на нее Федор. - Чего еще!
Недели через две-три шалая Михайловская бабенка Василиса Посконова, возвращаясь с колхозных полей, застала Федора и Анфису за деревней, в кустах, росших обочь дороги.
- И-и, бабоньки! - захлебываясь от нетерпения, шмыгала она в тот же вечер по деревне, из избы в избу. - Стыдобушка-то-о! Он ее, значит, усами щекотит в голые титьки, а она похохатывает... Я думаю: что за хохот тут? Девки, думаю, какие в кустах дурачутся... Семка гляну... Раздвинула ветви-то - ба-атюшки!
Потом еще несколько раз видели Федора с Анфисой то в перелеске где-нибудь, то в поле, то на берегу Громотухи.
- Тьфу! - плевались деревенские бабы, перемывая Анфисины косточки. - И как глаза у ней от бесстыдства не полопаются! Ить детная же, Верке уж десять лет, скоро заневестится.
- Дак и меньшой, Колька, все соображает, поди.