— Запасы к ужину? — улыбнулся Турецкий, притормаживая у тротуара.
— Нет, ужасно пить хочу. Куплю «Веру» или «Святой источник», а то не доеду до дома — такая жара!
— А вам далеко ехать?
— Одну остановку, до «Октябрьской», но если не утолю жажду — умру по дороге! — рассмеялась Лиля, открывая дверцу и собираясь выйти из машины.
Турецкий соображал быстро.
— Заедем ко мне, это рядом, — предложил он. — Ирина вам и кофе предложит. Загонял я вас сегодня?
— Да уж, — призналась Лиля. — Устала.
Он и сам устал и, сдав гостью на руки жене, сразу же исчез в ванной.
— Горячую воду отключили! — крикнула ему через дверь Ирина, подавая Лиле гостевые тапки.
В ответ из ванной донеслось тихое рычание Турецкого, влезшего под ледяной душ.
— Проходите на кухню, — предложила Ирина. — Вы извините, что принимаю вас в кухне, но…
— Ничего-ничего! — заверила ее Лиля, бросая быстрый взгляд на плиту, где шипело, шкворчало и булькало содержимое кастрюль и сковородок. — Я вас не задержу.
— Нет, какая тут задержка! — замахала руками Ирина, которой на самом деле ужасно некстати пришлось внезапное появление в доме постороннего человека. — Оставайтесь с нами ужинать! Вы совершенно мне не помешали! Я даже рада, знаете, весь день одна кручусь по дому, и поговорить не с кем. Присаживайтесь!
Ей все казалось, что гостья заметит неудовольствие хозяйки, и изо всех сил старалась сгладить впечатление.
— Вам кофе или чай? Сейчас поставлю, — суетилась Ирина, весь день неважно себя чувствовавшая и собиравшаяся в тот вечер лечь спать пораньше.
Лиля с первого взгляда определила, что из себя представляет жена Турецкого: святая простота! Такая скорее себе руку отрежет, чем бросит в кого-нибудь камнем подозрения.
Она беременна, судя по животу, и выглядит, как и положено нормальной советской (а как иначе выразиться?) беременной, плохо. Пальцы рук опухают, ноги отекают, цвет лица нездоровый, бледно-зеленый от токсикоза. В общем, картина ясная.
Старший ребенок — девочка лет четырех-пяти — бегает по квартире в ночной рубашке, босиком, не хочет ложиться спать, хочет прорваться на кухню. Из коридора до Лили донесся ее жадный шепот:
— Мама, мама, я хочу посмотреть, кто пришел! — и ответные увещевания Ирины.
Кошмарные радости семейного быта! У Лили от них душу воротило.
К Ирине Турецкой она не испытывала ни жалости, ни сочувствия, потому что про себя давно решила: в жизни женщина должна выбирать между семьей и работой. Или — или. Или сидеть дома, нюхать цветы, учить троих-четверых детей французскому языку и игре на пианино, как и полагается хорошей матери, или бегать высунув язык по своим делам и жить своей жизнью одинокой хищницы. Третьего не дано. А всякие там дурацкие социальные утопии, что женщина может и пахать, как конь, и детей воспитывать, приводят к тому, что к сорока годам превращаешься в такую загнанную кобылу, полную неудачницу — и на работе все горит, все из рук валится, и дома дети сопливые и голодные бродят, кинутые на произвол судьбы…