Кажется, Турецкий, ты становишься маньяком. Далось тебе это управление.
Таня наморщила лоб.
— Нет, не припоминаю, — призналась она. — А это действительно важно?
— Понятия не имею, — виновато улыбнулся я. — Пока. Ну а дальше видно будет.
Все-таки ты большой мудрила, Турецкий. Так и жди, что станет известный партноменклатурщик — бывший управделами Совмина СССР — Смирнов делиться с дочкой смертельно опасными сведениями. Если, конечно, Киселев говорил правду. Или совершенно ненужными, если он бредил.
— Слушай, Таня, — сказал я, отправляя в рот гренку. — Тебе папа не говорил, что скоро в нашу страну вернется коммунизм?
— Соскучился? — Она хмуро подняла на меня глаза.
— Да не так чтобы уж, — пожал я плечами. — Ну как это сказать. Иногда, знаешь, кто-нибудь из старых партийных работников нет-нет да и ляпнет, что вот, мол, неплохо бы вернуться, так сказать, к семидесятилетнему эксперименту, и всякое такое.
— Папа был на пенсии, и ты это прекрасно знаешь, — ответила она. — Может, ты его еще и реваншистом назовешь?
— Что ты! — испугался я. — Просто… как это? Знаешь, собираются иногда старые боевые кони, вспоминают, так сказать, удалую молодость, сабельные атаки… Никогда не встречались у вас дома его… ну, скажем, бывшие сослуживцы?
Взглянув на нее и встретившись с ней взглядом, я чуть не поперхнулся. Таня Зеркалова смотрела на меня, словно на больного заработавшегося и чуть свихнувшегося совслужащего, которого вот-вот должны уволить за профнепригодность. Или забрать в психушку.
— Слушай, Турецкий, — тихо проговорила она, — ты о чем это все время толкуешь? Я что-то ничего в твоих словах не понимаю. Ты сам-то соображаешь, что говоришь?
— А что? — с невинным видом спросил я.
Она объяснила:
— Ты говоришь, что мой отец собрал вокруг себя пенсионеров-сослуживцев и создал что-то вроде марксистско-ленинского революционного кружка? Я правильно тебя понимаю?
Нужно отдать ей должное, она схватывала все на лету, хотя и не до конца понимала. Но она же, черт возьми, не слышала, что вчера ночью говорил мне Киселев.
— Это новая охота на ведьм? — гневно вопрошала тем временем Татьяна.
— А что, значит, собирались старички-то? — мгновенно насторожился я.
— Собирались! — выпалила она. — Чай пили! Ельцина ругали! А я им печенье подавала и улыбалась! Еще вопросы будут?
Да, что-то я, кажется, погорячился. Но при чем тут пенсионеры?
— Да не бери ты в голову, — посоветовал ей я. — Работа у меня такая. Все версии должен рассмотреть, промять и проанализировать. Так что не обижайся, ладно?
Она моментально сникла, будто из нее воздух выпустили, и снова сгорбилась за столом, глядя прямо перед собой. Я заторопился.