— Я тебя понимаю, ты прав. Климат сильно поменялся. Думаю, это произошло из-за усиления влияния на Папу кардинала Борджа. Мне доложили, что в прошлое воскресенье они даже мессу служили вместе. И я убежден, что зверствами инквизиции управляет именно испанец. Точно так же в Испании, с благословения их величеств Фердинанда и Изабеллы, делает погоду Торквемада.
— Мне надо уехать, Ферруччо. А может, ты и прав, не надо было сюда приезжать.
— У тебя была цель всей жизни. Я тебе не советовал, потому что люблю тебя и вижу, каким опасностям ты можешь себя подвергнуть, но сам поступил бы точно так же.
— Я принес с собой только разрушение и смерть. Даже убил.
— Ты защищался. Джулиано заслужил свою смерть. В любом случае, обеспечив безопасность Джироламо, мы все вместе отправимся во Флоренцию. Я женюсь на Леоноре, если она захочет.
— Я не поеду во Флоренцию.
— Хочешь вернуться в Мирандолу?
— Нет, у меня другая идея. Есть еще одна земля, где семена могут взойти. Это Париж. Рим — не единственный город в мире.
Среди ночи Джованни вскочил и сел на краю постели. Рубашка взмокла от пота. Ему опять приснилось нежное лицо Маргериты и рот, который говорил самые нежные слова, которые он когда-либо слышал. И он никак не мог запомнить эти слова. В голове раздавались проклятия, что выкрикивал ему Джулиано Медичи, пока его тело корчилось в пламени. Их похоронили вместе в стенах монастыря. Сон окончательно пропал, а ночь была длинной. Он подошел к окну, распахнул ставни и залюбовался луной во второй четверти. Темная сторона напомнила ему о том, что миновало, а светлая — о том, что жизнь еще ему многое приготовит.
* * *
Та же луна наполнила голубыми отблесками спальню в палаццо Борджа. Все огни только что погасили. Под окнами медленно катился Тибр. Тишину нарушали только голоса лодочников, по ночам потихоньку перевозивших контрабанду.
Помочившись, Джулия Фарнезе тихо вернулась в постель и увидела открытые глаза кардинала.
— Я вас разбудила? Что с вами, мой господин? Какие мысли вас тревожат?
Голый волосатый живот кардинала приподнялся в глубоком вздохе. Он вглядывался в любовные сцены на потолке, но ничего не видел. Тогда он повернулся к возлюбленной, одетой в белую льняную сорочку, украшенную арабским узором, сквозь которую просвечивало тело.
— Нет, все хорошо. Процессы идут, приговоры выносятся. Франческетто зализывает раны. В должности вице-канцлера моя позиция неприступна.
— А когда вы станете канцлером?
— Цветочек мой, канцлером может быть только Папа.
— Значит, вам так надо стать канцлером, что вы перестали чувствовать мою любовь?