– Ага! Поэтому он «рассудительно и хладнокровно» сдал всех товарищей, и за это его освободили, – вдруг сказала Вика.
– Как… сдал? – не поверила я.
– Мне сейчас Марик все рассказал. Никита согласился «расколоться» и дать откровенные показания на себя и товарищей. За это его выпустили. А других осудили и дали по пять лет.
– Наверное, это из-за Динары и ребенка, – предположила я.
– Ага, сейчас! Два раза! Он просто струсил и шкуру свою спасал, а на Динару ему наплевать! То-то он с ног сбился в поисках ее, – съязвила Вика.
– Надо срочно позвонить Динаре. Пусть она все узнает и решит, как поступить.
Мы быстро засеменили по Пешков-стрит в сторону Главтелеграфа. Одержимые юношеским духом максимализма, мы неслись скорее выложить всю правду и восстановить справедливость. В наших глазах горел огонь праведного гнева и еще – ну, совсем чуть-чуть – азарт любопытства и ожидания сенсации.
После Филипповской булочной пошли чуть медленнее, у книжного магазина «Москва» прошли по переходу к Моссовету и оттуда уже не спеша двинулись к телеграфу.
– Давай подумаем, что ей говорить, – неожиданно предложила Вика.
– А что думать? И так все понятно. Расскажем Динаре об этой встрече во всех подробностях. – У меня язык чесался поскорее выложить все подруге.
Вика пошла совсем медленно, а потом и вовсе остановилась. Главтелеграф был уже перед нами, буквально в двух шагах.
– Слушай, как ты думаешь, что она будет делать, когда узнает, что его выпустили? – спросила Вика.
– Думаю, она в Москву сразу вернется. Даже уверена в этом.
Вика закрутила в палец светлую кудряшку, сморщила носик, прищурилась:
– А надо?..
Я точно знала, что надо сообщить. Но дальнейший ход событий перекладывала на плечи Динары. И мне казалось, что только она вправе решать, как ей распоряжаться своей жизнью. Но Вика…
– Давай представим, что будет дальше. Вот она приедет, найдет Никиту, они будут выяснять отношения. Может, даже снова будут жить вместе. Но у него все так зыбко и неопределенно… Никакой он не Рахметов. Ты вот меня ругаешь, что я мало читаю. А я прочла и Чернышевского, и Достоевского. Ну, конечно, не все, а только по программе… Так вот, Никита – Раскольников, который сначала замахивается, а потом рефлексирует на полкниги. Не герой, а слюнтяй и «тварь дрожащая». Он не имеет права на такую девушку, как Динара. Наша Динара – на каторгу бы пошла за любимым, веру бы сменила, от всего отказалась. Да она уже и отказалась почти от всего: школу-то со справкой закончит. Мы – вся наша компания – сыграли плохую роль в ее жизни. Сама помнишь, сперва ее выгнали из-за нас, а потом я ей этого Никиту привела. Теперь в ее жизни есть единственное – этот зародыш, для которого она будет лучшей матерью во Вселенной. Давай хоть теперь не совершим ошибки. Не надо ей говорить про Никиту. Он не достоин ее сил и любви. Пусть шлендрает себе по Пушке, диссидент доморощенный. А Динара пусть нормально родит под присмотром тетки, а потом уже посмотрим.