– Нет, – отвечает Отто. – На этот раз не отступил.
– Ну, молодец. И что же, это была Железная Лошадь?
Бамбус краснеет.
– Не все ли равно?
– Ладно, – говорю я. – Зачем же тогда говорить об этом? Ведь ты не единственный на свете. Довольно много людей спят с женщинами.
– Ты не понимаешь меня. Все дело в последствиях.
– Какие же последствия? Я уверен, что Железная Лошадь не больна. А такие вещи очень часто воображают, особенно вначале.
Отто делает страдальческую гримасу.
– Да я не в этом смысле! Ты же можешь понять, почему я это сделал. Все шло отлично с обоими циклами моих стихов, особенно с «Женщиной в пурпуре», но мне казалось, что надо еще усилить свое вдохновение. Хотелось закончить цикл, до того как я вернусь в деревню. Поэтому я еще раз отправился на Банштрассе. И все произошло, как полагается. Но представь себе, после этого
– ничего! Ничего! Ни одной строки! Ну, точно отрезало! А ведь я ждал, что будет как раз наоборот!
Я смеюсь, хотя мне вовсе не до смеха.
– Да, такова несчастная судьба художников!
– Хорошо тебе смеяться, – взволнованно говорит Бамбус. – А я-то сел на мель! Одиннадцать безукоризненных сонетов готово, и надо же, чтобы на двенадцатом случилось такое несчастье! фантазия отказала! Конец! Точка!
– Таково проклятие свершения, – говорит Хунгерман, который в это время подошел к нам и, видимо, уже в курсе событий. – Оно ничего не оставляет. Голодный грезит о жратве. А сытому она противна.
– Он опять проголодается, и грезы вернутся, – отвечаю я.
– У тебя – да, не у Отто, – заявляет Хунгерман с довольным видом. – Ты человек поверхностный и нормальный, Отто гораздо глубже. Он сменил один комплекс на другой. Не смейся, может быть, как писатель он кончен. Так сказать, похороны в веселом доме.
– Я пуст, – растерянно говорит Отто. – Пуст как никогда. Я разорен. Где мои мечты? Исполнение – враг желания. Мне следовало это знать!
– Напиши об этом.
– Мысль неплохая! – Хунгерман вытаскивает блокнот. – Впрочем, эта мысль мне первому пришла в голову. Она не для Отто – его стиль недостаточно суров.
– Он может написать в духе элегии. Или как плач. Космическая скорбь, звезды падают, словно золотые слезы, сам Господь Бог рыдает, оттого что так испоганил мир, осенний ветер, словно аккомпанируя, исполняет реквием…
Хунгерман торопливо записывает.
– Вот удивительно, – говорит он. – Почти теми же словами говорил я себе то же самое неделю назад. Жена – свидетельница.
Отто слегка навострил уши.
– И еще я боюсь, не подцепил ли там что-нибудь, – говорит он. – Через сколько времени это можно определить?