* * *
Гробовщик Вильке выходит их своей мастерской. В бороде у него застряли опилки. В руках он держит банку с аппетитными кильскими шпротами и, причмокивая, поглощает их.
– Каково ваше мнение о жизни? – спрашиваю я.
Он задумывается:
– Утром другое, чем вечером, зимой другое, чем летом, перед едой другое, чем после, и в молодости, вероятно, другое, чем в старости.
– Правильно. Наконец-то я слышу разумный ответ.
– Ну и хорошо, только, если вы сами знаете, зачем тогда спрашивать?
– Спрашивать полезно для самообразования. Кроме того, я утром ставлю вопрос иначе, чем вечером, зимой иначе, чем летом, и до спанья с женщиной иначе, чем после.
– После спанья с женщиной? – говорит Вильке. – Верно, тогда все кажется другим! А насчет спанья я и позабыл!
Я склоняюсь перед ним, словно он аббат.
– Поздравляю с аскетизмом. Значит, вы уже победили жало плоти? Кто может этим похвастаться!
– Глупости, вовсе я не импотент. Но если ты гробовщик, женщины ведут себя очень чудно. Жмутся. Боятся войти в мастерскую, когда там стоит гроб. Даже если угощаешь их портвейном и берлинскими оладьями.
– А на чем подаете-то? – спрашиваю я. – На недоделанном гробу? На отполированном – наверное, нет; ведь от портвейна остаются круги.
– На подоконнике. На гробу сидеть нельзя. И потом – это же еще совсем не гроб. Он становится гробом, когда в нем уже лежит покойник. А так – просто столярная поделка.
– Верно. Но трудно все время помнить об этой разнице.
– Смотря по тому, с кем имеешь дело. В Гамбурге я встретился с одной дамой, которой было совершенно наплевать. Ее это даже забавляло. Подавай ей гроб, и все. Я набил его до половины мягкими еловыми опилками, они так романтично пахнут лесом. И все шло отлично. Налюбились мы вволю, и она захотела вылезти. Но на дне гроба в одном месте еще не высох проклятый клей, планки разошлись, волосы дамы попали в клей и прилипли. Она подергала-подергала да как начнет кричать! Думала, мертвецы ее за волосы держат. Кричит и кричит; ну, тут собрались люди, пришел хозяин, ее вытащили, а меня с места погнали. А жаль, могла бы получиться интересная связь; да, жизнь – нелегкая штука для нашего брата.
Вильке бросает мне вызывающий взгляд, по лицу пробегает усмешка, и он с наслаждением начинает выскребать содержимое консервной банки, однако мне не предлагает.
– Я знаю два случая отравления шпротами, – говорю я. – Следует мучительная медленная смерть.
Вильке качает головой:
– Эти свежего копчения. И очень нежные. Прямо деликатес. Я поделюсь с вами моим запасом, если вы мне раздобудете миленькую девушку без предрассудков, ну вроде той, в свитере, которая теперь частенько заходит за вами.