Откуда же у него кровь на гимнастерке?
Об этом и опросил Молчанова следователь, вернувшись из поездки.
— Я же говорил уже сто раз, — раздраженно ответил Молчанов. — Могу ответить сто первый. Был на стадионе. Откупоривал бутылку. Порезал руку. Кровь попала на одежду. Вы довольны?
— Молчанов, — спокойно сказал Борисов, — я не об этом спрашиваю вас. Вы мне рассказываете о пятнах крови на выходном костюме, а меня интересует гимнастерка.
Молчанов задумался.
— Я жду вашего ответа.
— На работе я порезался, вот кровь и попала на гимнастерку.
— Когда?
— Не помню.
— Чем порезался?
— Не помню.
— Какую часть тела порезали?
— Не помню.
— Почему же вы так хорошо помните, как порезали руку на стадионе, и ничего не помните о порезе на работе?
Молчание...
— Скажите, — спросил Борисов, — вы оставались вечером девятого июня наедине с Накатовым?
— Нет, не оставался.
— А ведь вы неправду говорите!
— Я неправду, а Таранин — правду? Очень хорошо у вас получается. Убийцу выпустили, а невинный человек в тюрьме сидит!
— Вот, почитайте показания вашей племянницы.
— Врет она, — буркнул Молчанов, не читая протокола.
— Что-то много народу по вашему мнению врут. Сами посудите: милиционеры о ножах — врут; Таранин, говоря о том, что оставлял вас с Накатовым, — врет; ваша племянница, утверждая то же самое, — врет. А может быть, всё-таки эти люди говорят правду?
Молчанов продолжал настаивать на своей невиновности, но это уже не беспокоило следователя. Он чувствовал, что находится на правильном пути.
Судьба дела решена. Призна́ется Молчанов или не призна́ется, оно будет передано в суд. Оставалось только одно — провести очную ставку Молчанова с Тараниным.
...Двое, которые недавно встречались за одним столом, снова сидели у стола, лицом к лицу. Всё, что нужно было, уже сказано. Показания подписаны. Ничего нового.
Двое молчали, и следователь, словно не обращая на них внимания, заканчивал оформление бумаг.
— Разрешите спросить, товарищ следователь... у него?
Борисов кивнул Таранину головой.
— Спрашивайте.
— Скажи, за что ты Лешку убил?
Молчанов посмотрел на Таранина, но тот не отвел взгляда. Брань, готовая сорваться с губ Молчанова, не сорвалась. Он сделал движение, словно пытаясь подняться, и вдруг как-то сник и, закрыв лицо руками, глухо зарыдал.
— Ты... ты знаешь, что меня ждет? — сипло выкрикнул он.
— Что заслужил, то и получишь, — негромко сказал Таранин, — Или ты думал, мне за тебя отвечать?.. Скажи, за что ты его?
— За что, да за что? — вдруг визгливо вскрикнул Молчанов. — Скажи ему, за что?.. А ты помнишь, куда ходил тогда? Ага, не помнишь! И я не помню, за что. Не знаю я, за что! Сколько тогда выпили... И всё ты! — со злостью продолжал он выкидывать короткие фразы. — «Давайте, ребята, по маленькой! Получку обмыть!» Обмыл!..