Она очень волновалась, что легко было заметить по красным пятнам, выступившим на ее бледном лице. Ершова подошла к столу, за которым уже сидел Басалаев, и вопросительно взглянула на него.
— Садитесь, Ершова, — начал Басалаев. — Рассказывайте.
— Я не знаю, что мне рассказывать, — вздохнув, ответила она.
— Может быть, мне прикажете объяснить, почему у вас опять недостача? Документы сверялись в вашем присутствии?
— В моем, — тихо сказала Ершова.
— С размером выведенной недостачи согласны?
— Согласна, — еще тише ответила девушка.
— Так отчего же недостача?
— Не знаю, — прошептала она, опустив голову, и вытерла, глаза крошечным платочком.
— Ведь мы уже встречались с вами, Ершова. Помните, я предупреждал вас? Государство доверило вам ценности, деньги. А вы что делаете?
— Честное слово, я ни в чем не виновата, — всхлипывая отвечала Ершова. — Ну ни копейки себе не брала. И не знаю, отчего эта недостача. Наказание прямо. Уйду я из торговли!
— Конечно уйдете, — неумолимо продолжал Басалаев. — Таким, как вы, нельзя доверять ни на минуту.
Мне стало жалко Ершову. Ведь в конце концов могли быть тысячи причин недостачи, о которых Ершова возможно и не знала. Тем более, что директором она работала всего три месяца. Я как бы невзначай приложил руку к своему лбу. Наконец Басалаев взглянул на меня и, заметив мой жест, нахмурил свои мохнатые брови.
— Вот что, Ершова, — сказал он после небольшой паузы. — Вы утверждаете, что ни копейки себе не брали?
— Не брала.
— А ваши работники, продавцы, заведующие отделами?
— Я ничего за ними не замечала.
— Может быть, вас на базе обманули?
— Нет, я внимательно принимала товар.
— В отчетах ошибки быть не может?
— Не может.
— Краж из магазина не было?
— Не было.
— Так отчего же тогда у вас образовалась недостача?
— Не знаю. Я же говорила вам, что не знаю, — ответила Ершова и заплакала.
Несколько дней работы — и тоненькое дело о недостаче в магазине заметно распухло. Но никакого просвета не намечалось. Приказом по торгу Ершову отстранили от работы. Три дня передавали магазин. И при передаче недостача возросла еще на пятьсот семь рублей.
Басалаев ходил мрачный, работал с утра до вечера. Несколько раз он допрашивал Ершову, и она всё тем же тихим голосом отвечала одно и то же:
— Не знаю... объяснить не могу... не знаю.
После ее ухода Басалаев давал волю своим чувствам.
— Полевой цветочек... в тихом омуте черти водятся, — раздраженно говорил он. — Хуже нет таких дел: все вроде честные, а денежки как ветром сдуло...
Подполковник Огородников почти ежедневно интересовался нашими делами. При этом он не скупился на критику, и иногда от его едких замечаний краснели опытные работники. Но важно было другое. После такой беседы факты, установленные при расследовании, приобретали какую-то особую значимость и становилось ясно, что нужно делать.