Никифоров задумался:
— А если скажу, так, наверно, завтра вся деревня узнает?
— Можете быть спокойны. Материалы дела не подлежат разглашению.
— Ладно, откроюсь уж вам. Ездил я в Лисино. Девушка там у меня. Понимаете? — И Никифоров неожиданно улыбнулся.
Забегая вперед, скажу, что эта девушка оказалась очень милой и симпатичной. Немного смущаясь, она рассказала мне, что с Петром они давно дружат, и он нередко приезжал к ним на машине, а иногда оставался ночевать.
Но, к сожалению, она не помнит, ночевал ли Петр у них 21 марта.
— Если бы знала, что это понадобится, записала бы число, — сказала она просто.
В тот же вечер я допросил Прасковью Никифорову. Меня несколько настораживали ее объяснения, что магазин вспыхнул весь сразу — ведь обычно где-то начинает гореть в одном месте, а потом уже огонь охватывает всё здание.
Она почти слово в слово повторила прежние показания, зябко куталась в вязаный шерстяной платок и беспрерывно приговаривала: «Господи, вот напасть-то какая!»
— Оставьте господа в покое, — наконец сказал я. — Постарайтесь понять меня. Вы утверждаете, что магазин весь, понимаете, сразу весь, охватило пламенем...
— Точно, весь сразу вспыхнул как свечка, — закивала Никифорова головой.
— Но так же не может быть. Вы ведь сами говорите, что не отходили от магазина.
— Точно, ни на шаг от него.
— Как же это он сразу весь вспыхнул?
— Вот так сразу и вспыхнул, Я бегом в контору. Шагов десять отбежала, не более, оглянулась — из всех окон пламя. Вот напасть-то какая.
— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего из допроса не вытекало. — Поговорим о другом. Расскажите теперь о Поповой.
— Не знаю, что и рассказывать. Женщина она самостоятельная. Больная вот только.
— Какую вы получали зарплату?
— Двести семьдесят пять по старым деньгам в месяц. Да за мытье полов тридцать пять. За топку печей — зимой конечно — семьдесят. Иной раз еще рублей тридцать за всякие мелочи даст.
Я понимал, что такая точность в подсчете своих доходов совсем не говорит о любви Никифоровой к деньгам. Просто человек привык считать трудовую копейку.
— За какие мелочи платила вам Попова?
— Ну, простираешь ей халат, еще что-нибудь, кастрюльку помоешь, магазин подметешь.
— Какую кастрюльку?
— Я же вам говорила — больная она. Кашку себе последнее время варила на плиточке. Что мне помыть кастрюльку трудно?
— Какой плиточке? — не удержался я.
— Господи! Прости меня, грешную, — неожиданно всплеснула руками Никифорова.
— Какая плиточка? Отвечайте!
— Только вы уж Валентине Ивановне не говорите, что бес меня за язык потянул.
— Какая плиточка? Я третий раз спрашиваю вас.