— Неужели? — Музыкант ухмылялся все так же недоверчиво.
— Представь уж. Вы со стороны тоже выглядите одинаковыми для нас. Да что там человек для крыс! Я читал ваши книги. В них много говорилось про то, что негры не могли отличить одного белого человека от другого, белые не видели разницы между китайцами и вьетнамцами, русские скопом именовали чурками всех, кто жил по ту сторону Кавказских гор … Что уж теперь говорить про нас и вас? У нас теперь тоже есть семьи, есть имена.
— Даже так? А тебя как зовут?
— Если мое имя перевести на ваш язык, — задумалась крыса. — А зови-ка меня Флейтистом.
— О как! — усмехнулся Олег, увидевший в прозвище крысы тень совпадения с его собственным.
— В чем дело? — не поняла его крыса.
— Да ладно, — глухой снайпер махнул рукой. — Объяснять долго. Ладно, Флейтист, мы отвлеклись. Что там было дальше?
Олег взял флягу, хлебнул воды. Крыса, мгновение подумав, вынула из висящей через плечо сумки стакан.
— Налей мне тоже, — попросила она, протягивая стакан Олегу. — От разговоров на вашем языке мгновенно сохнет в горле. Не понимаю, как у вас давно языки не поотваливались… Так вот. Как я уже сказал, ничего из идеи научиться говорить по-человечески не выходило. И судя по одной беседе, которую мне удалось подслушать, всю группу, которая этим занималась, планировали закрыть.
Флейтиста тогда звали совсем по-другому. В переводе на русский это короткое попискивание звучало, наверное, как «маленькая-бесполезная-дрянь-которая-вечно-путается-под-ногами-на-нее-только-пищу-переводят». Он был меньше многих своих сородичей и заметно слабее. Его родители, выяснив это, плюнули на детеныша и перестали о нем заботиться. Однако, как все крысы, «маленькая-бесполезная-дрянь-которая-вечно-путается-под-ногами-на-нее-только-пищу-переводят» был живучим и не собирался просто так сдаваться. К тому же те, кто главнее, нуждались не только в бойцах. Те, кто главнее, догадывались, что голова существует не только для того, чтобы запихивать в нее пищу. В крайнем случае, таких, как будущий Флейтист, можно было использовать на разных подсобных работах. Вот он и угодил в группу по изучению человеческого языка.
Впервые увидев живого человека, он испугался. Ему удалось побороть свои чувства, сложную смесь жгучего интереса, который влек его к врагу, и панического ужаса, требовавшего от тела одного: бежать, забиться в угол, отыскать нору и скрыться в ней. Однако уже тогда «маленькая-бесполезная-дрянь-которая-вечно-путается-под-ногами-на-нее-только-пищу-переводят» понял, что в крысах глубоко-глубоко, на уровне инстинкта (тогда он еще не знал этого слова, но если бы ему объяснили, он прекрасно понял бы, о чем идет речь) сидит страх перед своим противником. И, переборов желание мчаться со всех ног в поисках спасения, крыса взялась за дело. Его стоило делать хорошо или, по крайней мере, старательно изображать, что работа движется. Иначе — фронт.