Иришка слабо улыбнулась.
— Ну они же умные?
— Кто? Вась-Палыч с Доцентом?
— Ой, ну не так же громко. Доцент, кстати, за дверью.
— Ничего с ним не случится, — нарочито громко сказал Олег. — Вожди должны знать правду о себе. А кто им скажет правду лучше, чем народ?
Музыкант заворочался, приподнялся, сел, откинувшись на заботливо поправленную Иришкой подушку.
— Доцент! — громко сказал он. — Ты же меня слышишь? Зайди, есть серьезный разговор.
Дверь распахнулась мгновенно, как будто штабист подслушивал разговор снайпера и Иришки, прильнув ухом к замочной скважине. Доцент вошел широким шагом, громко стуча каблуками по линолеумному полу.
— Все ерничаешь? — спросил он, не здороваясь. — Ну что, герой, жив?
— Нет, — съязвил Олег, — умер. Меня крысы подняли из мертвых и заслали к вам шпионить.
— Ты так не шути, — тон Доцента мгновенно стал более серьезным. — Ну, версию Дмитрия, что с вами случилось, я уже слышал. Теперь расскажи, что было потом.
— Значит, Дмитрий вернулся, — протянул Олег задумчиво. — А еще кто выжил?
— Только Паршин. Ну, он вояка старый, в Чечне в свое время успел побывать. Они с Дмитрием прорвались, остальные — увы. Ну не тяни, про себя давай. С тобой-то что случилось?
— Ничего особенного, — Музыкант пожал плечами, и одеяло, дарующее чудное полузабытое ощущение домашнего уюта, поползло вниз.
Олег ловко поймал его здоровой рукой, поправил и продолжил:
— Меня ушибло при взрыве гранаты. О камни приложило. Крысы пробежали мимо, приняв меня за мертвого. Наверное, приняв. Я подождал, пока все успокоится, и заполз в подвал. Там отлежался. Потом выполз обратно и перебрался к своим. Вот и все.
— Да? Так просто? — штабист смотрел на Олега прямо, а в глазах Доцента читалось, что он не очень-то доверяет рассказу.
— Тебя не было неделю. Чем ты питался? Где брал воду?
Умный, почти с ненавистью, удивившей его самого, подумал Музыкант. Ты же прекрасно видишь, что что-то не стыкуется. Не могло все быть так легко. Но, извини, про крысу я тебе не расскажу, и не надейся. Во-первых, вы мне в прошлый раз не поверили — не поверите и теперь. Во-вторых, если вдруг и поверите, придется рассказывать с самого начала. Говорить, что однажды я ее отпустил. Как бы вам это не показалось подозрительным. Если ты, Доцент, и посмотришь на историю с крысой сквозь пальцы, другие могут уцепиться. Вась-Палыч — тот всенепременно. Он обязательно найдет, к чему придраться. Предположит, что, если крысы могут говорить по-русски, то я, чего доброго, окажусь завербованным крысиным шпионом или еще чем-нибудь в этом роде. И даже если его никто не воспримет всерьез, это может что означать? А то, что — прощай, независимость. Никаких пропусков, никаких рейдов по порубежью. В общем, ничего того, к чему Олег привык. Что уже стало неотъемлемой частью его самого — холодная ночная свобода безлюдного города, прикосновение пальца к курку, мгновения риска и наслаждение заслуженной победой. Нет, вдруг промелькнула злая мысль, я вам это не отдам. Это мое.