Этап откомиссован. Подле фамилии доходяги я написала: «терция». Иван Петрович поднимает брови.
— Вы, вероятно, оговорились, доктор — говорю я. — Он же безусловный дистрофик!
— Евгения Борисовна, — мягко отвечает врач, кинув на меня снопик лучей-ресниц. — Прошу мои «оговорки» не поправлять. Я учу людей уважать медицину. По милости этого субъекта я в Сталинске две недели на общие работы выходил…
Я-то уж знаю, что такое для работника санчасти попасть «на общие». Хорошо, если бригадир «уважает медицину» и позволит «кантоваться», а, если по отсутствию лагерного опыта, — не уважает (бригадирами обычно бывали бывшие крупные партработники — им не давали «пропасть»), — тогда что? Даже издевались специально: «Ты, сестра, кайлом работай, как шприцем, как шприцем!».
Особенно жесток Тоннер не был, все же: через день-другой доходной дядька на больничной койке шепотом рассказывает о какой-то схватке с доктором в Сталинских лагерях. Теперь-то он будет «уважать медицину!».
Бывало и так, что терцию получал «лоб» с арбузными ягодицами, но рядом записывалось по латыни название мудреной болезни. Начинаю понимать: терцию получают и здоровые, либо «с посылками», либо послужившие пользе диктора прежде.
С тюремным этапом прибывает поляк-врач. На комиссовании называет профессию. «Дипломированный врач?» — ревниво переспрашивает Тоннер.
— Евгения Борисовна, положите доктора в такую-то палату. — Затем «купив» у робкого новоприбывшего врача-новичка модное длинное пальто, Тоннер по своим хорошим отношениям с начальством рекомендует его доверенным врачом на другой участок нашего подразделения. Впоследствии доктор этот, оказавшийся педерастом, сблизился с урками и когда меня с запиской Тоннера — помочь, отправляют туда, он встречает меня у ворот с криками: «Евгения Борисовна, я уже в законе!» и обнимается с каким-то мальчишкой.
Глядя в прошедшее, не омрачу память Ивана Петровича такими подозрениями, но уж очень нежен он был с миловидным фельдшером, сменившим меня по моем временном отбытии с этого лагучастка. Мое прибытие в эту же зону в качестве актрисы организованного театра доктор встретил радостно, поселил в санчасти и все твердил: «Хозяйка здесь Вы!». А фельдшер смотрел на меня волком.
Столкновение врачей в одной зоне — явление обычное: если есть один, зачем нужен второй? В Белове после Алексея Петровича появился врач, старенький косолапенький, из тех «земцев», что все знали, больных лечили с любовью, но только порошками, не признавая вливаний и пенициллинов разных, вошедших в медицину после войны. У этого доктора много старания. Он сразу восхищен моей смелостью, ловкостью. Это он спросил меня, плакала ли я когда-нибудь. В лагерях этот врач из белорусского села новичок и наивен до святости. За помощью к нему обратился начальник 3-й части (следственной. Так по Николаевской еще традиции именовался отдел призванный следить за политическим состоянием). Начальников таких зеки называли обычно «третьяками». Доктор выписывает рецепт «Третьяку». Тот выпучивает глаза: что это, насмешка?