Приглядись поближе к «богатырям». Ой, не крепки они, все худые, заросшие, глаза с блеском голодным. Да и одеты так, что без работы и движения ни минуты не простоишь! Валенки кое-как починены, рукавицы стеганые у каждого, шапки зато без меха, просто стеганые картузы на вате с наушниками. А брючные ватные комплекты вовсе поношены: иные поперек изветшалой продольной прострочки по вате примотали их к ногам еще и ватными «лентами».
Когда привозят баланду, все бросают пилы свои и топоры, кидаются к подъехавшей кухне. Это священные минуты — питание. Привезли в мешке и алюминиевые миски. Ложка у каждого своя, за поясом, в кармане, за голенищем. Миски моментально расхватывают, подносят к костру погреть. Пока повар наливает, пар клубами окутывает группу, каждый торопливо, стоя, не присаживаясь на пеньки, глотает порцию, пока не остыла баланда.
И тут начинается свара. Как ни зорко следит бригадир, чтобы никто не «закосил» лишнюю миску, но в тумане пара кто-то, кажется, закосил! — Я тебе уже наливал! — кричит повар и замахивается поварешкой на хиленького мужичонку. Тот, взятый на лесозаготовки по чьей-то злобе и гожий только на поддержку костров, клянется, что еще не ел, и миска — все поглядите — чистая! — Ты ее, падла, снегом обтер, — бригадир больно толкает мужичонку в грудь, бьет по шее, тот падает, размазывая слезы.
— Обтер, потому что немытую, падлы, дали. Я гребливый. А потому я ее погрел, а потом…
— Гребли-и-и-вый! — шумит бугор. — Ты на работу гребливый, а как жрать — пе-ервый!
Бригадники молча хлебают стынущее варево, исподлобья глядят на эту сцену, не поддерживая ни бригадира, ни работягу. Тот рыдает и рвется к остывающему котлу.
— Да тебе что, баланды казенной жалко? — облизывая ложку, бросает бригадиру угрюмый костистый дядька. — Может и правда, он еще не ел. Видел кто, ел он или не ел? — Никто не приметил, получал ли мужичонко порцию.
— Ну, дай ему, нехай, даже и вторую, дай! — хмуро советует бригадиру кто-то.
— А за што? — взъяряется бугор. — Я, если останется, лучше дам тому, кто работает ударно. Хоть тебе. А этому за што? За какое ударничество?
Еще кто-то сипло замечает, что мужик и работает вяло, потому что слабый, доходяга. «Дай ему!» и добавляет увесистую матерную брань. Мужичонко подымает голову и рыдающим голосом вопит: «Да не ел я, ребяты, не ел еще совеем, не получал я! Пока миску чистил, пока грел… Что ж я товарищей своих… — и, обернувшись к бригадиру, злобно заканчивает: — Не так от начальства терпишь, как от таких вот…
— Ну! — угрозно обрывает его бугор. — Ты што? Опять советской властью недоволен?!