Выводя «за скобки» нежелательный элемент, внутри каждой корпорации, советские люди вроде бы жили без «классовой борьбы». Остовец помогал остовцу, власовец — власовцу, доходяга — доходяге, но подспудная, привычная «бдительность» отравляла существование, и люди все-таки имели «двойное дно», то есть, лгали или боялись говорить открыто.
Положение русских людей, мобилизованных немцами в остарбайтеры (в так называемое «немецкое рабство»), было разное, в зависимости от личности и офашизненности хозяина. На заводах при казарменном положении было трудно, в сельском хозяйстве у хорошего бауэра — сносно, у плохого — ужасно, особенно для городской молодежи. Напечатанные рассказы о быте остовцев в военной казарменной Германии похожи на картину советских лагерей. Лучше всего (физически) жили те, кто попадал в городские дома прислугой. Нужно заметить, что советские девчата (преобладали украинки и белоруски), согнанные в Германию порою из самых глухих углов, чрезвычайно быстро воспринимали внешнюю европейскую цивилизацию. Немцы удивлялись, как быстро они овладевали языком, говорили без акцента, не в пример рабочим других национальностей. А в рабочих лагерях были надписи на 11 языках! Вавилонское смешение!
Рассказывала мне украинка, немолодая, отторгнутая от троих детей (попала в облаву на базаре — и увезли), как мучительны были первые недели на заводе: «Майстер кричить, ногами топаеть, а я ничего не разумею. Он пальцем меня в лоб тычет: «Русский Иван, кричит, думм». (Думм — дурак — это первое слово, которое она уразумела). С овладением языком дело у бабы пошло так хорошо, что ее в пример ставили, хлопали по плечу: «О, стахановец, стахановец!» — «А я, бывало, майстру скажу: «Ну что, думм, русский Иван?» А ему и стыдно. На зло им, проклятым, хорошо работала!» В массе же и советские и прочие иноземные рабочие работали плохо.
Русские быстро сходились с французами, норвежцами, чехами и англичанами (в плену), так же ладно постигая их языки. К концу войны народы объяснялись между собой почти свободно.
Если появлялась возможность одеться (у горничных, например), либо на подарки барынь или любовников, либо по бецугшайнам — талонам на покупку одежды, либо укравши, то русские девчата выглядели изящнее немок. Даже так: если по улице шла выделяющаяся элегантностью из толпы дама (иногда с собачкой на цепочке), с половиной вероятности это была русская горничная — остовка. А мимо нее могли пройти компатриотки — остовки, истощенные, грязные, одетые нищенски. Им «не повезло». Чтобы не отличаться от немок, девчата предпочитали черное (цвет войны) и надевали шляпки с траурным крепом. И тогда можно было не надевать значок «ОСТ», унижающий и ненавидимый.