Затем отвернулась и махнула рукой вдоль улицы в двух кварталах от нас, ломая безликость всего района, выступала вперед неоновая вывеска. Она сообщала, что ниже находится похоронное бюро «Адаме и Уайт».
— С тех пор, как закрылся ресторан, я работаю у Адамса и Уайта, — сказала женщина.
Голос ее звучал совсем безнадежно, и вдруг она показалась мне маленькой испуганной девочкой, которая, едва проснувшись от страшного сна, торопится пересказать его, пока видение живо настолько, что дитя не может отличить его от реальности.
Осень. Пауки в доме. Они пришли с холода. Они пришли на зимовку. Я не возражаю. На улице холодно. Я люблю пауков и рад им. В моей книге им самое место. Я всегда любил пауков, даже когда был маленьким. Боялся других — мальчишек, например, а пауков не боялся.
Почему?
Не знаю — потому что вот так вот. Может, в прошлой жизни я сам был пауком. А может, и нет. Кому какое дело? За окном воет ветер, а паукам в моем доме тепло. Кому они мешают? Будь я мухой, может, и задумался бы, но раз я не муха, то не о чем говорить.
…и пауки-красавцы попрятались от ветра.
Однажды в своей жизни он понял, что близких мертвых друзей у него больше, чем живых. Впервые об этом подумав, он решил проверить, так ли это, и за полдня, словно страницы телефонного справочника, перевернул в голове тысячи людей.
Оказалось — так, и непонятно было, что ему теперь чувствовать. Сперва он загрустил. Потом грусть медленно перешла в ничего вообще, и он почувствовал себя лучше, какое дело ему до ветра, что дует в ветреный день.
Твоя душа далеко,
Там нет ветра.
Что вы собираетесь делать с 390 фотографиями рождественских елок?
Не знаю. Но это казалось правильным в январе 1964 года, и два человека со мной согласились. Один пожелал остаться неизвестным, значит, так тому и быть.
Наверное, мы еще не пришли в себя после убийства президента Кеннеди. Возможно, это как-то соотносилось с фотографиями рождественских елок.
Рождество 1963 года было ужасным — весь декабрь, неделю за неделей, словно в тоннеле скорби, горели по всей Америке фонари спущенных флагов.
Я жил тогда один в очень странной квартире — хозяева уехали в Мексику, оставив меня присматривать за птицами. Каждый день я их кормил, менял воду и по мере надобности пылесосил вольер.
Рождественский ужин я съел в одиночестве. Сжевал хот-дог, бобы и выпил бутылку рома с кока-колой. Получилось Рождество отшельника, и убийство президента Кеннеди стало птицей, которую мне каждый день полагалось кормить.
Я пишу об этом Рождестве только для того, чтобы как-то вставить в психологические рамки 390 фотографий рождественских елок. Без серьезной причины человек в такое не полезет.