Почти все эти десять лет его жизнь была узором непрерывных шагов — неподалеку от автотрассы, взад-вперед по клетке. Ни разу на моих глазах он не стоял на месте. Всегда ходил. Его будущее было в его следующем шаге.
Впервые я увидал его в 1972 году, когда тридцать лет спустя вернулся в Монтану; с тех пор год за годом я смотрел на него постоянно, и постоянно он был занят одним и тем же — ходил, пока осенью 1978-го я на полгода не уехал из Монтаны, а когда вернулся, его уже не было. Мы поменялись местами.
Очевидно, тем летом волк умер. Пустая клетка заросла травой и сорняками. Пока он был жив и пока были 70-е, из-за его бесконечных хождений там ничего не росло. Шаг за шагом он прошел это десятилетие. Если сложить его шаги, вполне возможно, выйдет половина пути до луны.
Я рад, что он умер: волк не должен жить в клетке у автотрассы — но не подумайте, что его специально выставили напоказ. Он был чьим-то домашним животным, и клетка стояла у дома этого человека.
Мировоззрение хозяина, очевидно, можно выразить так: «У меня живет домашний волк», и что бы потом ни происходило, происходило уже после.
Но теперь волк мертв.
Клетка заросла травой.
Путь к луне завершен.
Ближайшая от моря точка с начала эволюции
В прошлые выходные я ездил с друзьями на японский берег и кормился там исключительно рыбой — рыба на завтрак, обед и ужин. Даже перекусывал перед сном я тоже рыбой. Сырая рыба, вяленая рыба, жареная рыба и просто рыбная рыба.
Я перепробовал двадцать сортов рыбы, если не больше — все они оказались очень вкусными, но через некоторое время рыба в буквальном смысле полезла у меня из жабер.
Однажды утром в туалете я ощутил, как мое дерьмо пахнет морем. Никакой разницы — нюхать собственное дерьмо, гулять по пляжу или сидеть на пирсе, разглядывая корабли и солнце, что опускается за их силуэтами в миллиарды лет воды.
После того дерьма я стал лучше понимать собственные корни, некогда плававшие среди рыб, а еще — мой первый подводный дом, из которого я медленно вырастал, словно сад к земле.
Поклон Граучо Марксу[2], 1890–1977
— Локомотивы! — орал он.
Он хотел ясного ответа.
Фактически — требовал.
— Локомотивы! — орал он вновь и нетерпеливо ждал моей реакции.
Я подбирал слова с тщательностью ювелира, что ограняет бриллиант в густом закрученном тумане. Я хотел, чтобы эти слова серьезно изменили его жизнь — так, что он их даже не поймет.
Ничего больше, как мне казалось, я не мог для него сделать — его действительно интересовало мое мнение, и он притащился черт знает откуда, чтобы его узнать. Я не утверждаю, что он обошел по такому случаю вокруг света, но и не исключаю этой возможности.