— Семужка, — простонал я, обливаясь слюнями. От одного рыбного аромата у меня свело больную челюсть.
Хлеб был тонкий, и разогреть его на огне было не сложно, и вскоре мягкий, теплый хлеб, сыр и рыба источали божественный аромат, достойный богов (если они несколько дней голодали).
Прежде чем откусить, хотя это не совсем верное слово, ибо кусать, то есть «хватать, рвать, вгрызаться, отхватывать» я не мог физически. Отламывая по маленькому кусочку, я медленно отправлял его в рот, на язык. Я ощущал себя эпикурейцем, вернувшимся из мрачной тюрьмы капризного тирана и теперь в кругу верных друзей отмечающим чудесное избавление от смерти.
С закрытыми от блаженства глазами, покачивая головой под аккомпанемент мерно потрескивающего пламени, ваш покорный слуга наслаждался жизнью.
Но как это бывает, мы не удовлетворяемся имеющимся у нас, ударяемся в крайности. И с бесшабашностью глупого отрочества, наглостью юношества и пресыщенностью среднего возраста пускаемся во все тяжкие, совершенно не думая о себе и, что самое печальное, о возможных последствиях.
Постепенно скромный ужин отшельника перешел если не в шумную оргию эпохи упадка Древнего Рима, то в последнюю трапезу приговоренного к казни аристократа. Совсем потеряв голову от счастья, я присосался к бутылке и налакался до чёртиков. Я набрался до такого состояния, что мне вдруг показалось, что я сижу на берегу океана, чьи изумрудные волны омывают многочисленные далёкие и близкие райские островки. И надо мною черное-пречерное, словно уголь, небо, осыпанное мириадами ярких перемигивающихся звёзд.
Ночь давно опустилось на тропики. Было тепло. Слабый ветерок, нежно поглаживая лицо, принес чуть уловимый аромат неизвестных цветов. Мне было хорошо, и уходить совсем не хотелось. Ведь я так давно мечтал вырваться из окружавшей меня повседневности, однообразной жизни, где каждый день как две капли воды похож на вчерашний, и где завтрашний день будет близнецом своего предшественника.
Только одного я никак не мог понять: почему я здесь один. Не вижу рядом с собою мою дорогую Еву, и вообще никого. Очень странно. Это доставляло мне некое душевное волнение, тревогу. Я гнал ее прочь, но всё равно иногда мне становилось страшно. И тогда я беспокойно ёрзал, вздыхал: оказывается, это очень страшно — быть одному... в Раю.
Я заметил лунную дорожку, бежавшую через весь океан. Она начиналась где-то у горизонта, а заканчивалась почти у моих ног, словно праздничный ковёр, выстланный для знатного гостя. Лунная дорожка приглашала меня.
«Может быть, мне следует пойти, — пьяно улыбнувшись, я отрицательно покачал головой, словно говоря. — Не-ет, мне и здесь хорошо».