Мое сердце радовало почти четыре десятка различных бутербродов, упакованных в плёнку. Они были проморожены, но это их нисколечко не портило. Разноцветными камнями из овощного ожерелья лежали в рукомойнике одиннадцать помидоров и семь огурцов. Они были тверды, как прокурор Вышинский, обличающий троцкистов, но и им найдется применение.
Восемь литровых пакетов с красным вином; восемь литров надежды и восемь литров обезболивающего, обезболивающего для зубов и израненного сердца. Но всё же невероятным усилием воли я заставил себя удержаться от того, чтобы не открыть клапан и не прильнуть устами к сей бумажной емкости. Холодное вино расстроило бы мое горло.
— Шикарно, — сказал я, держа в руке два батона сервелата и три банки с красной икрой, — еще бутылку шампанского и получится праздничный советский набор.
К этому комплекту прилагалась восьмисотграммовая банка с ананасовыми дольками. Я всегда любил ананасы, но сейчас меня больше привлекала большая жестяная банка.
«А из неё, пожалуй, можно сделать хороший котелок», — пронеслась в голове идея.
Я мечтательно закрыл глаза и представил кипящую в импровизированном котелке похлебку, ароматно зазывающую вкуснейшим содержанием. Боже мой, как же я захотел горячего супа, от которого исходил бы мясной, вперемешку с пряностями, аромат.
Из продуктов было ещё шесть небольших, твердых как камень, французских булочек. На первый взгляд немного, но вполне достаточно, чтобы продержаться два или три дня, не голодая. К тому же после многодневного вынужденного поста мой желудок весь сжался, и много пищи в него не влезало.
— А, жаль, — вздохнул я. И чуть погодя жалобно воскликнул: — Надеюсь, эти чёртовы спасатели всё же успеют прилететь в голубом, то бишь, оранжевом вертолёте, до того как я замерзну или умру с голода!»
Я уже бросил гадать о том, когда меня найдут и вытащат из тайги. Мне оставалась только ждать и надеяться, что до их прихода я смогу продержаться, выжить. В последнее время на меня неожиданно стало находить, накатывать, накрывая с головою, чувство безысходного одиночества, мне начинало казаться, что я остался совершенно один в этом мире и помощи ждать не от кого. В такие минуты мне было очень страшно.
Однако делать было нечего, я продолжил разбирать добычу.
Из вещей особую ценность представляли три пледа. Одним пришлось пожертвовать при изготовлении возка. Он изодрался и оледенел.
— Надо будет его высушить, — посмотрев на него, я отложил плед в угол, — итого, у меня три пледа, из которых можно будет смастерить полезное, — заключил я и после недолгих раздумий добавил: — Например, что-нибудь из одежды. Уж больно холодно в здешних краях.