— Слушайте, Шпеер, пойдемте туда! — Он указал на пространство, прилегающее к внешней стене замка, обращенной к реке. — Там был мой самый любимый уголок Линца. Оттуда открывается чудесный вид на Дунай. Пошли!
Охрана, угадав намерения Гитлера, устремилась в указанном направлении — надо было успеть отсечь случайных прохожих и работников замкового музея.
Они спустились с верхнего яруса фортификационного сооружения, прошли вдоль стены замка и оказались на небольшой смотровой площадке, с которой открывался чудесный вид на противоположный берег Дуная — домики с черепичными крышами, поросшие редкими деревьями холмы, игрушечную церковь на вершине холма. Повсюду вдоль реки на обеих берегах виднелись заборы с временными деревянными бараками — грандиозная реконструкция, которая должна была превратить Линц в «фюрерштадт»[34], была приостановлена, а все работы законсервированы. Техника переброшена на строительство военных укреплений, а рабочие направлены на оборонные объекты и возведение бункеров противовоздушной обороны.
— Дорогой Шпеер, Вы же знаете мои планы на ближайшее будущее. К 1950 году на том берегу будут возведены громадное здание Гауляйтунга, зал для манифестаций на тридцать пять тысяч человек и стошестидесятиметровая башня-колокольня. Ее будет видно отовсюду. Наконец, мы восстановим историческую справедливость — башня превзойдет по высоте венский Собор Святого Стефана! А то, видите ли, «любая колокольня должна быть ниже!» Кто им позволил диктовать всем свои правила! Мой родной город будет иметь самую высокую колокольню в Европе!
— Простите, фюрер, но высота колокольни собора в Ульме сто семьдесят два метра.
— Я знаю, Ульм не в счет. — И безо всякой связи с этим почти мечтательно продолжил — В эту башню будет перенесен прах моих родителей. Когда-нибудь и мой саркофаг будет помещен в эту башню, на самую высоту, и я оттуда буду взирать на всех живущих…
У Шпеера пробежали мурашки по спине. Что-то параноидальное чувствовалось в словах Гитлера, который, это становилось все яснее, был явно не в ладах со здравым рассудком. Чтобы остановить поток болезненной фантазии фюрера, Шпеер снова заговорил об интересующих его вопросах, разговор о которых был прерван Гитлером:
— Мой фюрер, я полагаю, что Вы не будете возражать, чтобы наши гаулейтеры, прежде всего Кох, заняли некоторые бункеры художественными ценностями. Не стоит подвергать их риску быть уничтоженными англичанами или большевиками.
— Хорошо, я согласен. Но тогда Вы, Шпеер, возьмите на себя техническую сторону вопроса. Ведь подземные заводы рейха в Вашем ведении.