Калининград не стал для Ивана Тимофеевича балтийским Клондайком. Он скромно жил в своей однокомнатной квартире двухэтажного дома на Еловой аллее, работая слесарем в районной ремстройконторе, а в свободное время пытался решить многочисленные загадки, которые таит в себе этот город, ставший уже для нескольких поколений россиян родным.
Итак, в июле или августе 1946 года Цедрик, работавший шофером в Управлении гражданской администрации, разговорился как-то с кочегаром Клаусом, тихим, молчаливым пожилым человеком, казалось, легко приспособившимся к условиям послевоенной жизни, когда в бывшей столице Восточной Пруссии жили и работали бок о бок победители и побежденные. Немец, коверкая русские слова, поведал Цедрику таинственную историю о том, что в районе «Гросс-гаража» на Хоймаркт гитлеровцы оборудовали какой-то подземный склад. Что спрятано в этом хранилище, Клаус, естественно, не знал, но один известный ему факт наводил на мысль, что акция была очень серьезной. Дело в том, что на строительстве склада были использованы якобы советские военнопленные из лагеря «Шихау», которые впоследствии, по слухам, были расстреляны.
История эта очень заинтересовала Ивана Тимофеевича, и на следующий день они вместе с немцем совершили «прогулку» через весь город к гаражу «Балтрыбстроя» на Барнаульской. Здесь Клаус несколько раз что-то невнятно говорил о подземном ходе, якобы идущем от гаража, и указал на островок зелени напротив въездных ворот. На этом осмотр закончился, а через пару дней немец почему-то не вышел на работу. Когда Цедрик узнал, что кочегар умер, он не очень удивился, так как сильная худоба и частый глухой кашель позволяли предположить, что этот человек был серьезно болен. И только спустя многие годы, возвращаясь в своей памяти к тому случаю, Иван Тимофеевич стал склоняться к мысли, что смерть немца была не случайна. То, что он общался с Цедриком и что-то рассказывал ему, могло быть замечено другими работниками Управления гражданской администрации из числа местных жителей, а также немцами, ютившимися в развалинах домов на Барнаульской улице. И, кто знает, может быть, среди них были те, кому не по нраву пришлись откровения Клауса с русским шофером. Трудно поверить, что, уходя из Кёнигсберга, гитлеровцы не оставили добровольных тайных наблюдателей за особо важными объектами — местами захоронения ценностей и архивов.
Достоверно известно, что незадолго до падения Кёнигсберга Эрих Кох провел в своем бункере в имении Нойтиф секретное совещание, на котором определялись задачи подпольных диверсионно-террористических групп, создаваемых в рамках «Вервольфа», нелегальных ячеек НСДАП и гестаповских резидентур. Есть все основания полагать, что задача обеспечения сохранности тайных хранилищ была одной из наиболее важных, так как служила в целом реализации так называемого проекта «РИО», разработанного в конце войны в недрах РСХА по указанию самого Бормана и предусматривающего очень бережное отношение к валютным средствам, золотым активам и культурным ценностям, которые «следовало непременно сохранить» в интересах обеспечения финансирования широкой сети послевоенного нацистского подполья. «Антипатриотичные» действия какого-то Клауса явно расходились с этими установками и, возможно, вынудили гестаповскую агентуру к применению «крайних мер» — устранению лица, способного выдать ставшее ему известным местонахождение секретного укрытия. Можно было бы посчитать эта рассуждения безосновательными домыслами, если бы не целый ряд происшедших в те далекие годы случаев, как две капли воды похожих друг на друга и повторяющих схему рассказанного нами сюжета.