Дед вернулся минут через сорок. Он протащил свою поскрипывающую тележку под окнами и скрылся за домом. Макс сидел на кухне, бесцельно пялясь сквозь стекло на видимый, чисто-голубой кусок неба. Он проводил деда глазами и снова уставился вверх, на маленькое, не понятно откуда взявшееся облачко. Облачко быстро, словно испугавшись своего появления, таяло. Макс досмотрел, как оно на несколько секунд задержалось на грани видимости, и когда облачко полностью испарилось, он медленно поднялся, и подойдя к дверному проёму, заглянул в зал.
Пашка валялся на дедовском диване, читая найденный старый журнал. Журнал этот лежал в столе, в развёрнутом виде, и служил чем-то вроде маленькой скатёрки.
— О, блин, — весело проговорил Пашка, когда убирал с журнала литровую банку с солью на дне. — Прикинь, «Экран» какой-то.
— Наверное, советский, — Макс сидел с закрытыми глазами, тяжело облокотившись на стол. Бессонная ночь всё же давала о себе знать. — На фига ты там вообще шаришься?
— Да скучно, блин, — просопел Пашка, отдирая прилипший к фанере журнал. — Пойду, почитаю.
Макс какое-то время молча смотрел на Пашку.
— Пашок, — наконец, проговорил он недовольно. — Слезай, наверное, с дедова дивана. Не по-людски как-то.
— Да ладно, — лениво протянул Пашка, посмотрев поверх давно пожелтевших страниц. — Чё такого?
— Слезай, блин, — зло бросил Макс. — И журнал положи на место.
— Ладно-ладно.
Пока Пашка засовывал журнал обратно в стол, Макс подошёл к окну вплотную, и стал ждать, когда появится дед. Его вдруг начало напрягать ничегонеделание. Может быть само по себе, а может оттого, что впереди были похороны, и Макс уже несколько раз за сегодня возвращался к мыслям о них.
— А что если они считают меня виновным? — спрашивал он себя. — Да, Егорыч сказал, что это не так, но они. Что скажут они?
И этот вопрос Макса напрягал. Он хотел не думать об этом, но не мог. И каждый раз, когда он снова задумывался, он ощущал, что напряжение становится с каждой мыслью не только сильнее, но и грубей, врываясь в мозг уже без каких-либо расшаркиваний и намёков на галантность.
Дед медленно вышел из-за дома. Он шёл, чему-то своему улыбаясь, держа в руке уже ставшее привычным для глаз ружьё, а Макс смотрел на него, и ему вдруг стало предельно ясно, что он не знает этого человека. И скорее всего не узнает никогда в силу их бесконечной разности. Разве может рыба узнать птицу, не переделав плавники в крылья?
Как далеко они отстали за тридцать лет? — Макс горько усмехнулся. — Правильно ли я задаю вопрос? Может правильнее — как далеко они ушли вперёд за эти тридцать лет? Кто сказал, что весь этот долбаный прогресс, бушующий там, в том мире, не есть деградация.