Мертвый Черный Арлекин уже не мог ничего чувствовать, иначе в тот миг, когда комнатушка под крышей башни обрела свои привычные очертания, он удивился бы воздуху, пропитанному пахучей влагой и сыростью, а также резкому, как удар кинжала, запаху, который дотошные алхимики смело прозвали бы «Квинтэссенцией Бури» или «Сердцем Молнии».
Старый темный маг в длинном алом балахоне сидел в глубоком кресле перед открытым окном и смотрел на грозовое небо. Если учесть, что оно, это самое небо, было на расстоянии вытянутой руки, то зрелище действительно впечатляло. За ставнями клубился вовсе не туман, а дымчато-серая мгла хмурой тучи. Белые с синеватым и серебристым отливом молнии, бьющиеся, словно изломанные хлысты, исходящие упомянутым ранее резким запахом и окрашивающие всю комнату короткими, мгновенными отсветами всего в пяти ярдах от тебя, не могли не поразить, не могли не испугать, не могли не восхитить. Он привык к ним. Сидя в своей высоченной башне, он наблюдал за молниями вот уже двести с лишним лет. В каждую грозу он открывал ставни, не боясь сырости и влаги, ставил напротив окна свое кресло, садился в него и любовался молниями, предаваясь воспоминаниям.
Это была его слабость – одна из немногих.
Сейчас же призраку нечего было вспомнить. Его целиком захватило настоящее...
– Жаль, что ты их не видишь, Сероглаз, – пробормотал он. – Они прекрасны. И столь же ужасны. У каждой есть свое лицо и имя, но каждая в равной степени безымянна и безлика. Они как люди: всю свою непродолжительную жизнь бьются, исходят болью и спазмами, рвутся от судорог, изливаются громом, чтобы вскоре затихнуть, измельчится и исчезнуть. Знаешь, в какой-то мере мне даже жаль, что ты был столь короткой молнией, Сероглаз. Но ничего, ты сделал все, что должен был, – ты отсветил и отгремел свое. Теперь, мой друг, я заберу эту вещь. Полагаю, что твое кровавое веретено поможет мне вернуть плоть. Призраком быть мне, признаться, уже поднадоело. Хочется не только уметь трогать предметы, но и ощущать прикосновение к ним. Хочется вернуть чувства и плоть. Хочется дышать, хочется убивать своими руками, а не при помощи силы убеждения и призрачных манипуляций. И почему ты был таким доверчивым, а? Почему верил всему, что тебе говорят и к чему исподволь подводят? Всему, что показывают? Глупец. Глупая-глупая молния...
Труп не отвечал ему – странно было бы ожидать подобного от покойника. Старик склонился к мертвецу и взял из его раскрытой ладони орудие самоубийства. Пальцы начали обследовать серебряную плоть веретена.