Ветер противно завывал, и казалось, он тоже имеет отношение к огненному кругу.
Жаринов схватился за рукоятку тормозного крана. Это было инстинктивное, безотчетное движение, подобное тому, какое вызывает у человека чувство самосохранения при внезапной опасности. Но и логика подсказывала то же самое: надо немедленно остановиться, проверить машину.
Но как же останавливать такой поезд? Это ведь не автомобиль: остановил, обошел вокруг и поехал дальше. Остановить поезд — значит потерять много времени. Остановиться на перегоне — вообще стыд и позор для машиниста, а задержать такой эшелон… Потом сам себя загрызешь. От обиды и боли. Будто совершил предательство. Может быть, просто случайный камень или кусок железа невесть какими судьбами попал на бандаж и его метнуло по кругу, вышибая искры? Хорошо бы так. А если что-то серьезное? Случайный предмет мог застрять где-то и вот-вот свалиться на кулисный механизм или еще куда-нибудь да натворить дел. Надо останавливаться… Прибегут испуганный главный, командиры истребителей танков: «Что случилось? Почему встали?» Как отвечать им? Может быть, то время, которое он потеряет, только и есть в запасе у бойцов, чтобы занять огневые рубежи. Потеря его может стоить многих жизней. Этого времени может оказаться достаточно, чтобы прорвались к Москве танки.
Подобных мыслей у Жаринова не было. У него не было времени рассуждать. Но он как бы ощущал их в себе одновременно все, вместе взятые. Еще до того как сверкнул огненный круг, с той минуты, как он повел этот эшелон, они заполнили его и жили в нем. Не отчетливые мысли, выражаемые словами, а нечто единое, трудно объяснимое, рождающее чувство величайшей ответственности. Даже на подвиг идет человек, в критическое мгновение отдавая жизнь, не анализируя происходящего, не раздумывая, но и не безотчетно, как порою кажется, не в слепом порыве, а именно потому, что внутренне готов к подвигу и решение жертвовать собой или нет уже от него не зависит. Оно подготовлено заранее всем ходом его жизни, его натурой, всей суммой малых и больших явлений, порождающих любовь к Родине.
У Жаринова не хватило силы воли повернуть тормозную рукоятку. Он только сжал ее в кулаке от бессилия. Но ехать дальше, будто ничего не случилось, он не имел права.
По всем законам Жаринов должен был остановиться, но не позволяла совесть, не хватало духу. А оставаться в нерешительности, бездействовать тоже было преступлением.
Он крикнул:
— Факел!
Федя Нечушкин не знал, что произошло, не понимал, зачем вдруг понадобился факел. Но он был опытным и дисциплинированным помощником да и по голосу своего машиниста понял: приказ надо выполнить мгновенно.