* * *
На следующий день дают мне «аусвайс» (пропуск), нарукавную повязку и два или три дня свободного времени, чтобы я нашел себе «знакомство», где меня бы обстирывали, обшивали, чтобы всегда выглядеть с «иголочки». Иду с пропуском № 316 к вахте и не верю, что сейчас меня выпустят из лагеря. Подхожу. Часовой что-то бормочет по-немецки, улыбается и открывает мне шлагбаум. Я на свободе!
Дошел до середины улицы и остановился. Куда идти? Направо? Налево? Решил идти направо (праведную сторону) к окраине города. Прошел с километр, рассматривая улицу, дома и новую для меня обстановку. Вдруг слышу, что кто-то стучит в окно и приглашает зайти. Я оглянулся, предполагая, что приглашают кого-то другого. Выходит из калитки пожилая женщина и говорит: — «Я Вас кликаю. Бачу Вы новенький, идэтэ и озираетесь по сторонам. Прошу зайдить к нам». Зашел.
Оказалось, что местное население старалось познакомиться с людьми из «Хильфсвахе». Ведь только у них можно было достать какую-то одежду и обувь для семьи — на рынках и в магазинах их не было. Бабушка накормила меня украинскими галушками. Я ей объяснил цель моего «путешествия». Она это предполагала и охотно на все согласилась. Познакомила с дочкой Галей, бывшей студенткой Кременчугского училища. Видимо, дошла моя молитва до Бога о спасении. Сразу из ада в рай. А достать одежду и обувь я мог, так как в лагере у меня остались друзья-санитары.
Дней через десять после моего ухода разразился страшный тиф, который начал косить тысячами ни в чем неповинных людей. Прекратился выход на работу. Немцы устроили в бывшем лагере «28-я батарея» тифозный изолятор, откуда была одна дорога — в могилу. Как-то раз, пользуясь пропуском, я зашел в эту зону. Посмотрел, где я летел с чердака, где был мой первый госпиталь, где бежал мой друг и земляк Василий Петрович. Уже дома, после освобождения из ГУЛАГа я был в семье моего друга и рассказал его матери и сестрам о последних днях нашего совместного пребывания в плену. Рассказал, как он бежал, а я остался. С этой семьей я долго поддерживал связь письмами, надеясь, что друг мой отзовется. Но тщетно. Он «как в воду канул». По сей день о нем «ни слуху, ни духу».
Мое пребывание в украинской милиции сложилось удачно. Я стал помощником переводчика, так как мог сносно объясняться по-немецки. Ведь в 1935–1938 годах я учился в Минераловодском педагогическом училище, где было немецкое отделение. Там училась немецкая молодежь на преподавателей немецких школ, которых на Кавказе было много. У них такая же программа, но только на немецком языке. Жили они рядом с нами. Поскольку по программе у нас был немецкий язык, то для лучшего его освоения я договорился со студентами-немцами, чтобы они разговаривали со мной только по-немецки. Это мне и помогло.