Нечего и говорить, что Игнатий, уже не пользовавшийся прежним привилегированным положением, трусил мягкой, но строгой молодой барыни и, почтительный, в душе не терпел Веру Борисовну.
Немало видел он разных «мерзостей», как называл он семейные дрязги, в разных домах, в которых служил и лакеем и камердинером. И сам неудачно выбравший себе жену и брошенный ею, Игнатий был большой скептик в суждениях о семейном счастье и лукавстве и коварстве женщин и не очень-то верил в Веру Борисовну.
Несмотря на ее неустанную внимательность к мужу и заботы о Скворцове, Игнатий все-таки подозревал, что эта всегда спокойная тихоня показывает себя примерной женой по расчету и ведет свою «линию», форменно околпачивая своего не очень-то из себя казистого и «обалдевшего» от любви супруга.
«Наверное, путается на стороне с молодым любовником!» — думал Игнатий.
Как ни следил за Верой Борисовной Игнатий, ничего не выследил. Но он все-таки продолжал не доверять ей и решил, что она очень скрытная, умная «бестия» и ловко заметает свои следы.
«Все, мол, шито и крыто. Сергей Иваныч, верно, уж записал свое имение на жену».
IV
В одиннадцатом часу в кабинет вошла своей неспешной грациозной походкой Вера Борисовна в красном капоте — «кардинале». Она была в красных, отороченных мехом туфельках на шелковых черно-розовых чулках, сквозь которые сквозила белизна ног, в папильотках у лба, с оголенными красивыми руками, с блестящими кольцами на безымянном пальце и мизинце одной руки. По обыкновению, ласковая и спокойная, она присела на тахту около мужа. От ее тела шло тонкое благоухание.
Скворцов отложил книгу и, обрадованно целуя руку жены, проговорил:
— Пасхальные заботы окончила?
— Все окончено. Умылась и зашла посмотреть, что делаешь…
— Читал, Вера.
— Интересная книга?
— Очень.
— А я целый день хлопотала… И все удалось. Пасхи, верно, понравятся. Кажется, хороши. Сама делала. Ведь ты их любишь, Сергей! — прибавила Вера Борисовна.
— Милая ты моя хозяйка!
И Сергей Иванович любовался своей милой женой.
— Ты что так смотришь?
— А гляжу на мою красавицу и думаю, как я безгранично счастлив с тобой и как ты балуешь меня.
И прибавил:
— Иногда просто не верится счастью. И как же я привязан к тебе, родная, если бы ты знала!
— Знаю, милый.
— А я надоедаю признаниями? Ты не слушай их, если надоело, — промолвил добродушно Скворцов.
— Это не надоедает, — шепнула, улыбаясь, молодая женщина.
Она взглянула на это дышавшее беспредельной любовью лицо, и большая шишка на лбу, как всегда, втайне раздражала Веру Борисовну. Раздражали ее и эти постоянные признания в серьезном и умиленном тоне. Ей казалось, что после пяти лет можно бы и несколько успокоиться на лаврах.