Живущий (Старобинец) - страница 57

А потом он перестал на меня реагировать. Совсем. Точно не видел. Точно покрыл свою камеру изнутри светонепроницаемой пленкой.

Я все равно приходил. Сидел и смотрел на оцепеневшего Крэкера, на Сына Мясника и его «черную бабочку». Я тоже стал плохо спать. Без Крэкера и его храпа, без привычной игры в поршень. Мне нужен был этот рокочущий звук, я привык прошмыгивать в сон в промежутках тишины. Когда Крэкера перевели в Спецкорпус, я стал вслушиваться в дыхание других исправляемых, пытаясь нащупать их ритм и подстроиться под него. Мне действительно удалось услышать его — их общий ритм, суетливый и частый, скомканный, как моток тонкой колючей проволоки, назойливый, как гудение пчелиного роя. Я путался и застревал в нем и, засыпая, словно обдирал себе кожу. Я пытался отвлечься, заглушать их дыхание собственным дыханием, кашлем, возней, я даже тихонько свистел — бесполезно. Их сбивчивый ритм. Я больше не мог не слышать его.

(стенограмма беседы исправляемогоТритонс сотрудником ПСП от 17.07.471 г. от р. ж.; фрагмент)

Тритон: Он вспыхнул мгновенно. Почему вы спрашиваете? Это все видели, не только я.

Сотрудник ПСП: Мы спрашиваем всех, не волнуйся. Расскажи, что еще ты помнишь об этом пожаре.

Тритон: Он был как столб огня. Очень яркий. Такого цвета… Таких цветов, как «мне повезет». Наверное, это плохо так говорить, потому что Зеро ведь перестал существовать и не воспроизвелся, да? — но это было очень красиво, мне даже понравилось, как он горел.

Сотрудник ПСП: Возможно, это действительно не очень хорошо с твоей стороны так говорить о своем погибшем друге.

Тритон: Он не был другом. Квин, его вообще не было в социо.

Сотрудник ПСП: Но он был вашим товарищем в первом слое.

Тритон: Нет, я не могу называть его своим товарищем. Зеро плохо поступил с питомцами. У нас всегда была прямая трансляция из термитни— на, обычно я не сохранял ее в памяти, потому что видеофайлы занимают слишком много места, но последние несколько минут… до того как они перестали жить… этот кусок я решил сохранить в своей памяти навсегда. Это очень грустная запись. Как солдаты высовывали из термитника свои головы, пытаясь не пустить огонь внутрь. Как рабочие заползали на королеву, пытаясь скрыть ее огромное тело под своими телами, заслонить от огня. И как нимфы отгрызали себе свои прекрасные крылья…

Последней каплей, возможно, стала поездка в интернат к Ханне — впрочем, теперь уже нет никакого смысла так ее называть. Лучше уж Мия-31.