И вот я в комнате. У одной стены, во всю длину, скамейка, похожая на вокзальную. На скамейке сижу я. Напротив – канцелярский стол. За ним пожилая седая женщина, усталое доброе лицо. Женщина что-то пишет. Слева - два окна. На них фигурные решётки: полукольца, через которые снизу вверх проходят лучи. Даже здесь дизайн! Справа – обитая дерматином дверь. За моей спиной, за стеной, мягко стучит машинка. Женщина смотрит на часы, двумя пальцами устало вытирает глаза от висков к переносице и начинает равнодушно объяснять, что можно, что нельзя, что продолжительность свидания – час, почему – час.
– А вот оставить вас наедине не могу,– добавляет она, словно извиняясь.
И тут вошла Таня.
– Здравствуйте, – тихо сказала она.
Женщина ответила ей кивком головы, показала рукой на меня и снова обратилась к своим бумагам. Таня села на противоположном конце скамейки, села, опустив лицо, зажав руки между колен. Скромная провинившаяся девочка. Я кашлянул и сказал почему-то торжественно:
– Таня, у нас – час.
– Я знаю, – глухо ответила она, глядя в пол.
– Танюша, видишь ли... я вот приехал... узнать приехал...
– Я знаю… как я здесь живу? Я здесь хорошо живу.
– Я не об этом.
Таня выпрямляется и медленно поворачивает ко мне лицо. Глаза огромные. А ресницы, как оправа, не дают выкатиться слезам, и говорит Таня тихо, вполголоса с придыханием:
– Саша, я всё... понимаю... Адрес свой оставь... только адрес... Ничего не говори... Я посмотрю на тебя... и уйду.
И она смотрит на меня. А я не могу смотреть в её глаза, заплаканные глаза, они мёртвые, холодные, безмолвные. Таня опускает голову и отворачивается.
Женщина встала, взяла несколько листков и, продолжая внимательно читать их, вышла из комнаты. Таня бросилась ко мне.
– Сашенька, миленький, Сашенька, прости меня (она вот, моя маленькая Танька). – Мне немного прибавили, Сашенька. Я скоро вернусь. Ты позовёшь, и я буду приезжать к тебе... Когда захочешь...
Вошла женщина. Уже без бумаг. Таня испуганно отшатнулась от меня и отодвинулась подальше. Но женщина даже не взглянула на нас, уютно уселась за свой стол, пододвинула другие бумаги, взяла толстый красный карандаш, сделала пометки, вздохнула, отбросила карандаш, посмотрела на меня, на Таню и строго сказала:
– Татьяна, ты не знаешь, как трудно было Александру Николаевичу добиться разрешения на ваше свидание. Но вот он здесь. У вас очень мало времени. Вспомни самое главное. А слёзы – не главное.
Таня улыбнулась. Встала. Быстро поцеловала меня в щёку и выбежала из комнаты. Где-то тяжело хлопнула дверь. Я машинально глянул на часы. Мы были вместе четыре минуты. Женщина откидывается на спинку стула и с усмешкой говорит: