Сжималось у Птицелова сердце, стоило только вспомнить о Лие. И нежность, и обида, и жалость, и страсть: все бурлило, смешивалось и перемешивалось. Кипело, рвалось наружу.
Поглядел-поглядел он на лачугу Киту и свернул к себе домой.
Птицелова ждали.
Бошку возился в его огороде, подвязывал ветви кустов томатной ягоды. Подставляет горбыль, потом узенькой полоской ткани— раз- другой, и не кривится больше ветка. Обвислые щеки Бошку — в розовом соке. Подвязывал, видать, и угощался в то же время. Но Птицелов на Бошку был не в обиде — пусть лопает на здоровье, если хочется.
Пришел? — спросил мутант. — Ну, не притащили без дыхания, и то хорошо.
Птицелов отворил калитку, шагнул во двор.
Ребро мне, кажись, сломали, — пожаловался он.
Опустился на нижнюю ступеньку крыльца. Бошку продолжал копаться в огороде.
Чужой ты здесь, Птицелов. Потому-то и получается, что завсегда в крайнего тебя превратят. Хочешь помидорину? Вкусная…
Нет! — Птицелов скинул ветровку, стянул через голову латаный-перелатаный свитер.
Поглядел на левый бок и сразу обнаружил темно-красное пятно.
На вдохе боль чувствуешь? Ну-ка попробуй! — распорядился Бошку. — А ежели нет, то ничего смертельного не стряслось. Кто это постарался? Киту?
Нет. Рудо.
С него, дурачка, станется. Не бери близко к сердцу. До свадьбы заживет. А что Киту?
Ну, покричал. Ну, успокоился. Сволочь колченогая!
Оклеветали, побили — подумаешь! Да не переживай так, Птицелов. Когда ты объявился в наших краях, Киту с Лией хоть мясо есть начали. Никто из охотников с ними не делится, а ты делишься. А раньше питались-то они чем? Что на огороде прорастет да тем, что в развалинах найдут. От довоенных консервов и стало Лие худо — как пить дать, Птицелов, от них. Она с рождения слабенькая. А тут еще всякую дрянь в себя заталкивать приходится. Но ты молодчина. Добычей делишься, за Лией горшки выносишь.
Ничего не сказал Птицелов. Вздохнул только.
Ты перевяжи бочину покрепче, — посоветовал Бошку. — Легче станет, не так тянуть будет… Ну взыграло отцовское сердце, — продолжил он, приспосабливая горбыль под тяжелую от полуспелых плодов ветку, — дочка пропала. Пометался туда-сюда. А тут ведет ее Птицелов— чужак и почти нормальный. У самого— лицо поцарапано, руки покусаны. 11 чего это она тебя так?
Возвращаться не желала. Билась, как рыба о песок.
Воспоминание о человеке, ждущем чего-то пли кого-то— неужели Лию? — на дальней
тороне Стеклянной Плеши, отозвалось болью и висках. Птицелов зажмурился и потер лицо ладонью.
Чего бы это?.. — словно сам себя спросил Бошку. — Жизнь с Киту, само собой, — не сахар, но лучше все-таки, чем смерть за пустырями.