— А я-то тут при чем? Мать тебе велела доить.
— Мать велела, не спорю, но я-то знаю, кто и что ей на ухо нашептал!
— Говори да не заговаривайся!
— Притворщица!
— Бесстыдница! А еще хотела в монашки идти!
— Ты, что ли, перед ним хвостом не вертела? Только ему на это было наплевать!
— Теперь и на тебя тоже. Уехал, и больше ты его никогда не увидишь!
С горящими от злости глазами они уставились друг на друга, и вдруг лицо у Мадлен стало удивленным и ласковым.
— Да что это с нами, Сесиль? Мы же с тобой как сестры. Никогда раньше не ссорились. С чего нам с тобой ругаться? Не для тебя и не для меня этот парень. — Мадлен обняла плачущую Сесиль. — Пройдет, вот увидишь, все пройдет. Вытри глаза. А то мать увидит, что ты плакала.
— Да она все знает, только никогда ничего не скажет.
И девушки разошлись — одна вернулась в дом, вторая пошла в хлев. Был понедельник, день стирки, и на протяжении дня они едва ли перемолвились двумя словами, но взгляды, улыбки говорили, что они помирились. Ветер сдувал из-под навеса пар от кипящего бака. Ветреный, мглистый день середины августа напомнил вдруг, что не за горами осень. Мадлен мылила, полоскала, выкручивала белье, отгоняла воспоминания, усыпляла боль. Она поднимала глаза и видела серое небо, а в небе мятущиеся в буревом ветре ветки. Поглядев на них, уронила:
— Похоже, лету конец…
— И не жалко. Скверное лето, — отозвалась с горечью мать.
Мадлен удивленно взглянула на нее, а потом припомнила: ну да, война, беженцы, Бенуа неизвестно где и общее для всех несчастье, война, все продолжается, столько людей умирает. Она молча принялась опять за стирку.
Вечером Мадлен пошла запереть курятник и под проливным дождем бежала по двору обратно — как вдруг увидела мужскую фигуру, скорыми шагами она двигалась по дороге. Как же забилось у Мадлен сердце, она подумала, что Жан-Мари вернулся. Неистовая радость вспыхнула в ней, она побежала навстречу и вдруг вскрикнула:
— Бенуа?
— Ну, я, — отозвался он.
— Как же тебе удалось? А мама-то как будет счастлива!.. Значит, миновало тебя. А мы-то как боялись, что ты попадешь в плен!
Бенуа — высокого роста парень с широким загорелым лицом и светлыми бесстрашными глазами — беззвучно рассмеялся.
— Попал, только ненадолго.
— Ты сбежал?
— Сбежал.
— Как?
— С приятелями.
Оказавшись рядом с Бенуа, Мадлен вновь сделалась застенчивой, сдержанной крестьянкой, умеющей страдать и радоваться молча, от чего ее отучал Жан-Мари. Больше она не задавала Бенуа вопросов, шла рядом с ним, не говоря ни слова.
— А у вас как дела? — спросил он.
— Хорошо.
— Что нового?