— Не надо ничего у них брать, Марта.
Но старая кухарка только передернула плечами:
— Они забирают у нас все подчистую, а мы только малую малость.
Как-то вечером Марта, приоткрыв дверь кухни, окликнула выходившую из столовой Люсиль:
— Не соблаговолит ли мадам заглянуть ко мне? Тут кое — кто хотел бы вас повидать.
Люсиль переступила порог кухни не без опаски, ей бы не хотелось, чтобы свекровь застала ее там — мадам Анжелье терпеть не могла присутствия посторонних ни в кухне, ни в кладовых. Дело было, разумеется, не в том, что она всерьез подозревала Люсиль в пристрастии к своему варенью и поедании его тайком прямо из банок, хотя при случае и проверяла в присутствии невестки все банки самым тщательным образом, нет, речь шла об особом чувстве, сродни стыдливости художника, застигнутого врасплох в мастерской, или стыдливости светской красавицы, застигнутой за своим туалетом, — кухня была святилищем мадам Анжелье — старшей и принадлежала ей и только ей. Марта служила у нее вот уже двадцать семь лет, и все двадцать семь лет мадам Анжелье всячески старалась, чтобы Марта не позабылась и не почувствовала себя дома. Служанка должна была знать, что живет в чужом доме, и быть готова в любой миг оставить и метелку, и кастрюли, и очаг — так христианину, исполняющему все церковные обряды, постоянно напоминают, что блага мира сего даны ему лишь во временное пользование и могут быть отняты в любую секунду по воле Создателя.
Марта притворила за Люсиль дверь и сообщила с успокаивающим видом:
— Мадам молится.
Кухня была просторной, словно танцевальная зала, комнатой с двумя большими окнами, которые смотрели в сад. За столом сидел какой-то молодой парень. На клеенке между пышной белой булкой и уже наполовину пустой бутылкой вина Люсиль увидела великолепную серебристую щуку, она была еще живой и, извиваясь, слегка подрагивала хвостом. Парень поднял голову, и Люсиль узнала Бенуа Лабари.
— Где это вы такую выловили?
— В озере господина де Монмора.
— А не боитесь, что попадетесь за браконьерство?
Бенуа на вопрос не ответил, взял огромную щуку за жабры и поднял ее, та приоткрывала рот и слабо била прозрачным хвостом.
— В подарок принес? — спросила Марта (кухарка приходилась родней Лабари).
— Может, и в подарок.
— Давай, давай ее сюда, Бенуа! Мадам, а вы знаете, что норму мяса опять урезали? Смерти нашей хотят, прямо конец света. — Марта передернула плечами и повесила большой окорок на крюк, вбитый в потолочную балку. — Бенуа, скажи мадам Гастон, что собирался, пока нет дома мадам Анжелье.
— Мадам, у нас на постое немец, — с нажимом начал Бенуа, — сопляк девятнадцати лет, переводчик из комендатуры, и он крутится вокруг моей жены. Терпеть это я больше не в силах.