И тут раздался оглушительный грохот: взорвался пороховой склад.
21
Едва отзвучало эхо после взрыва порохового склада (вся округа взбудоражилась; задрожали окна и двери, обвалилась невысокая кладбищенская ограда), как над колокольней с треском взвилось высокое пламя. В нее угодил зажигательный снаряд. В одно мгновение запылала вся деревня. Занялось сено под навесами, солома на чердаках; падали деревянные балки, растрескивались кирпичные полы. Беженцы толпами выбегали из домов; местные жители поспешно раскрывали коровники и конюшни, чтобы спасти скотину. Лошади ржали, вставали на дыбы, ошалев посреди пламени и криков, упирались, били копытами в горящие перегородки. Корова бежала, неистово вертя головой, мыча от боли и ужаса: к ее рогам прицепился пук горящего сена, от него во все стороны разлетались искры. Цветы в садах казались кроваво-красными. В мирное время люди справились бы с пожаром. Преодолев панику, собрались бы с силами; теперь несчастья сваливались одно за другим, и все потеряли голову. К тому же пожарных со снаряжением эвакуировали три дня назад. Спасения не было. «Где наши мужчины?! Мужчины бы потушили!» — рыдали крестьянки. Но взрослые мужчины еще не вернулись, а подростки носились кругами, вопили, суетились, создавая еще большую сумятицу. Беженцы плакали. Здесь же были Периканы, полуголые, растрепанные с закопченными лицами. Так же как после бомбежки на шоссе, все орали разом, заглушая друг друга, вся деревня стонала: «Жан! Сюзанна! Мама! Бабуля!» Все звали, никто не отзывался. Парни, что догадались спасти из пылающих сараев велосипеды, ездили буквально по ногам. Однако странное дело, каждый в обезумевшей толпе был убежден, что сохранил хладнокровие и сделал все что мог. Мадам Перикан держала на руках Эммануэля, за ее юбку цеплялись Жаклин и Бернар (Жаклин умудрилась, когда ее выдернули из постели, запихнуть кота в корзину, и теперь судорожно прижимала его к груди). Мадам Перикан повторяла про себя: «Слава Богу! Самое дорогое спасено!» Все деньги и драгоценности, зашитые в замшевый мешочек, были надежно спрятаны; она приколола мешочек изнутри к блузке и, пока бежала, чувствовала, как он ударяет ей в грудь. У нее хватило присутствия духа захватить меховое манто и чемоданчик со столовым серебром, лежавший в изголовье. И дети были здесь, все трое! Иногда ее сердце пронзала острая боль: два старших сына в опасности, Филипп и горячка Юбер. Побег Юбера привел ее в отчаяние; в то же время она им гордилась. Поступок безумный, совершенный вопреки материнской воле, но благородный, достойный настоящего мужчины. Филиппу и Юберу она ничем не могла помочь, зато трем малюткам! Своих малюток она спасла. По ее глубокому убеждению, материнский инстинкт подсказал ей накануне уложить их, не раздевая. Правда, Жаклин была без платья, в жакетке, надетой на голое тело, но все равно ей тепло и она не простудится. Как бы она замерзла в ночной рубашке! Бернар одет полностью, даже беретик не снимал. Сама мадам Перикан выскочила без чулок, в красных домашних туфлях на босу ногу и, стиснув зубы, вцепившись в малыша, который со страха даже плакать не мог, только таращил глазки, продиралась сквозь толпу охваченных паникой беженцев, абсолютно не соображая, куда идет. В небе над ними носились бесчисленные самолеты (в действительности их было два) и зловеще гудели, как шершни.