Впрочем, были и другие звуки, звуки стрельбы; они становились то глуше, то громче, то вообще стихали; им в ответ звенели стекла; иногда распахивались и вновь закрывались ставни, люди испуганно перекликались в темноте. Поначалу кот пугался каждого выстрела, шарахался, распушив хвост, муаровая шерсть на спине вставала дыбом, усы топорщились; но, постепенно, привык к почти непрерывному гулу, принимая его, должно быть, за раскаты грома. Альбер стал прыгать по клумбе, царапнул розу; она уже отцвела; одно дуновение ветра могло ее сбить и развеять: едва кот задел ее, на землю снегом посыпались белые душистые увядшие лепестки. Альбер ловко, как белка, во мгновение ока вскарабкался на верхушку дерева, обдирая кору. Птицы разлетелись в испуге. Кот раскачивался на ветке, будто бесстрашно исполнял дикий воинственный наглый танец, насмехаясь над небом, луной, землей, людьми и животными. Время от времени он разевал узкую хищную пасть и пронзительно мяукал, бросая вызов всем окрестным котам.
Весь курятник проснулся и затрепетал; на крыше голуби испуганно высунули головы из-под крыла, чувствуя приближение опасности и смерти. Молодая белая курочка взобралась на край цинковой лохани, перевернула ее, испугалась и скорей побежала прочь, квохча от ужаса. Кот прыгнул в траву и затаился; он подстерегал добычу. Круглые желтые глаза светились в темноте; вблизи зашуршали листья. Птица стала биться в пасти, потом замерла. Альбер пил кровь из раны на птичьей грудке. С наслаждением слизывал горячие капли, смаковал их, зажмурившись. Не спеша вонзал когти в трепещущую нежную плоть, терзал ее, ломал косточки, наконец сердце птицы остановилось. Кот съел ее без спешки, умылся, вылизал хвост, прекрасный пушистый хвост, влажный и блестящий от ночной росы. Отныне кот был настроен вполне благодушно; мимо прошмыгнула землеройка, он ее не тронул. Высунулся крот. Альбер ударил его лапой по голове; потекла кровь, зверек упал замертво; кот, однако, не стал его есть, лишь брезгливо обнюхал. Теперь в нем проснулся голод иного свойства; он выгнул спинку, поднял голову и снова издал клич, хриплый и властный. На крыше курятника, изгибаясь в лунном свете, появилась солидная рыжая кошка. Короткая летняя ночь шла на убыль, побледнели звезды, запахло влажной травой и молоком; постепенно еще видимый из-за леса розовый краешек луны растворился в тумане. Торжествующий утомленный кот, мокрый от росы, с травинкой в зубах, проскользнул в комнату, вспрыгнул на кровать Жаклин, и свернулся на теплом одеяле, поверх ее худеньких ножек. Он мурлыкал, словно закипающий чайник.