И остальные, все мы так же безумны, сказала она себе. Моя дочь с ее воображаемым братом… Хоппи, двигающий пенсы на расстоянии и изображающий Дейнджерфильда… Эндрю Джилл, скатывающий сигареты вручную одну за другой, год за годом… Только смерть принесет нам избавление, а может быть, и она окажется бессильной. Может быть, уже слишком поздно — мы захватим этот вирус и в следующую жизнь.
Было бы лучше, думала она, если б все мы погибли в день Катастрофы. Тогда бы нам не пришлось видеть калек и уродов, радиаков и животных-мутантов. Да, те, кто развязал войну, не довели дело до конца. Я устала. Я хочу отдохнуть. Я хочу бросить все и тихо лежать где-нибудь в темноте. И не слышать никого. Вечно.
Потом ее мысли приняли более практический оборот: может быть, все дело в том, что я просто не встретила подходящего мужчину. Но еще не поздно, я молода, я не растолстела, все говорят, что у меня великолепные зубы. Пока еще все возможно, надо только ждать.
Впереди показался Форестер-холл, старомодное белое деревянное здание с заколоченными окнами — вылетевшие стекла так и не вставили снова, и уже никогда не вставят. Может быть, Дейнджерфильд, если он еще не умер от язвенного кровотечения, мог бы передать мое объявление, думала Бонни. Интересно, как бы это пережила коммуна? Или лучше дать объявление в «Ньюс энд вьюс», позволить потасканному пьянчужке Полу Дитцу печатать маленькую заметку от моего имени в течение шести или более месяцев?
Открыв двери Форестер-холла, она услышала знакомый дружелюбный голос Уолта Дейнджерфильда. Он читал книгу. Бонни увидела лица слушающих: на одних отражалось волнение, на других — неприкрытое удовольствие… Она заметила скромно сидящих в углу зала двух человек: Эндрю Джилла и стройного симпатичного молодого негра — того самого, который обрушил крышу хрупкой постройки несовершенной адаптации Блутгельда. Бонни стояла в дверях, не зная, что делать.
За ней в зал вошли Барнс и Стокстилл и с ними Бруно. Первые двое привычно начали искать свободное место в переполненном зале, а Бруно, который никогда раньше не показывался в холле во время передачи, остановился в растерянности, как будто он не мог разобрать слов, звучащих из маленького приемника на батарейках.
Озадаченный, он встал позади Бонни, потирая лоб и рассматривая собравшихся в зале. Он вопросительно посмотрел на Бонни застывшим взглядом, затем последовал за Барнсом и Стокстиллом. И тут он увидел негра. Он остановился. Он повернулся к Бонни, и выражение его лица изменилось: она прочла на нем ужасное разрушительное подозрение, точнее, уверенность, что он проник в суть увиденного.