Стюарт сказал:
— Вы хотите отпугнуть мистера Джилла?
— Что вы, — возразил Джилл, — я понимаю. Починка радиоаппаратуры — прерогатива мастеров. У нас в Вест-Марине тоже так.
Миссис Харди сказала Бонни:
— Стюарт говорит, что вы когда-то жили здесь.
— Я работала некоторое время в радиационной лаборатории, — ответила Бонни, — а затем перешла в Ливермор, также при университете. Конечно… — она растерялась, — все сейчас так изменилось. Я бы не узнала Беркли. Когда мы проезжали через город, я не узнавала ничего, за исключением, может быть, самой авеню Сан-Пабло. Все маленькие магазинчики — они выглядят как новенькие.
— Они действительно новые, — согласился Дин Харди. Из приемника послышался треск статических разрядов, и он приблизил ухо к динамику, напряженно вслушиваясь. — Обычно передача идет на частоте шестьсот сорок килогерц. Извините…
Он повернулся к ним спиной, полностью сосредоточившись на радио.
— Подкрути фитиль лампы, — сказал Джилл Бонни, — тогда шкалу будет лучше видно.
Бонни так и сделала, дивясь, что даже здесь, в городе, жители все еще зависят от примитивных масляных ламп. Она предполагала, что городская электросеть уже давно восстановлена, по крайней мере частично. По некоторым параметрам Беркли явно отставал от Вест-Марина. Даже в Болинасе…
— Есть, — сказал мистер Харди, прервав ее размышления. — Я знал, что поймаю его. И опереттой здесь не пахнет… — Его лицо засияло довольной улыбкой.
— О господи, — воскликнула Элла Харди, — молю небеса, чтобы ему стало лучше!
И она стиснула руки в тревоге.
Из динамика раздался дружелюбный, раскованный, такой знакомый всем голос:
— Привет, полуночники! Как вы думаете, кто это говорит вам: алло! алло! — Дейнджерфильд засмеялся. — Да, друзья мои. Я снова встал на ноги. И сразу же принялся крутить все эти маленькие потертые ручки и регуляторы как сумасшедший… Вот так-то.
Голос его был теплый, и лица тех, кто был в комнате вместе с Бонни, расплылись в улыбке, разделяя то удовольствие, которое слышалось в его голосе. Они согласно кивали.
— Вот видите, — сказала Элла Харди. — Ему лучше. Можно сказать, что он выздоровел. Он не притворяется здоровым, разницу можно понять сразу.
— Там-та-ра-рам, — продолжал Дейнджерфильд, — давайте-ка теперь посмотрим: какие у нас новости? Вы слышали о враге общества номер один, бывшем физике, которого мы все так хорошо помним? О нашем приятеле докторе Блутгельде — или я должен назвать его доктором Бладмани?[6] Так или иначе, полагаю, сейчас вы все знаете, что нашего дорогого доктора Бладмани больше нет с нами. Да, это правда.