— Может быть, это и правильно для тебя, — сказал Хоппи, — но я-то не продавец… Я — телемастер, и я буду пить пиво, если хочу…
Бармен Тони выглядел смущенным:
— Послушай, Хоппи… — начал он.
— Молод ты заказывать пиво, — сказал Стюарт.
Сейчас все окружающие смотрели на них и прислушивались к разговору.
Фок стал совершенно пунцовым.
— Я совершеннолетний, — сказал он тихо, но упрямо.
— Не давай ему пива, — сказала Конни бармену, — он всего лишь ребенок.
Запустив экстензор в карман, Хоппи вынул паспорт и, открыв его, положил на прилавок.
— Мне двадцать один год, — сказал он.
Стюарт рассмеялся:
— Чушь!
Должно быть, фок предъявил какую-нибудь подделку. Хитрюга сделал ее сам или спер у кого-нибудь. У него навязчивая идея: он должен быть как все.
Внимательно рассмотрев паспорт, бармен сказал:
— Да, там написано, что он — совершеннолетний… Но, Хоппи, помнишь, как в прошлый раз я налил тебе пива, и помнишь…
— Ты обязан обслужить меня, — сказал фок.
Хмыкнув, бармен вышел и принес бутылку пива, которую поставил перед Хоппи, не открывая.
— Открывашку, — потребовал фок.
Бармен снова вышел и принес консервный нож. Он бросил его на стойку, и Хоппи открыл бутылку.
Фок сделал глубокий выдох и залпом выпил пиво.
Что будет? — удивился Стюарт, заметив, как странно смотрят на Хоппи Тони, Конни и даже пара завсегдатаев. Он что, потеряет сознание или еще хуже? Может быть, станет берсерком? Стюарт чувствовал отвращение и неловкость одновременно. Я бы хотел просто сидеть и есть, думал он. Я бы хотел очутиться подальше отсюда. Что бы ни случилось, я не хочу это видеть. Я пойду обратно в магазин, решил он, и буду смотреть репортаж с космодрома. Я хочу наблюдать за полетом Дейнджерфильда, за важным для Америки событием, а не за этим уродом. У меня нет на него времени.
Но он оставался на месте, потому что с Хоппи Харрингтоном творилось что-то непонятное, и Стюарт, как ни пытался, не мог оторвать от него глаз.
Фокомелус развалился в коляске, словно собираясь заснуть: он сполз вниз, голова его лежала на рычаге управления, глаза почти закрылись, взгляд остекленел.
— Господи, — сказал бармен, — он снова проделал это.
Тони обращался к окружающим, как будто просил их придумать что-нибудь, но никто не шевельнулся; все замерли на своих местах.
— Я знала, что так будет, — сказала Конни. В голосе ее слышались упрек и горечь.
Губы фока шевельнулись, и он пробормотал:
— Спросите меня… Кто-нибудь, сейчас, спросите меня…
— О чем тебя спрашивать? — сердито сказал Тони. Он повернулся и с негодующим видом направился к своей стойке с грилем.