— Напротив, — возразил мне Федорин, — с ним обязательно надо разобраться до конца. Только не здесь, конечно, а в Москве. Это, прежде всего, в его интересах. Пусть облегчит душу, снимет с себя этот камень, ему же нечего бояться! А так всю жизнь будет переживать, вел-то он себя неискренне, а неискренность для дипломата — дело нешуточное! Такое не забывается.
— Он, кажется, собирается в отпуск? — обратился ко мне шеф.
— Да, в середине июня, — подтвердил я.
— Рановато, — покачал головой Федорин, — так он, пожалуй, вернется из отпуска раньше, чем нужно. Боден-то, вероятно, рассчитывает, что мы его разоблачим и накажем.
— Я договорюсь с послом, он его немного задержит, — пообещал шеф, — а мы тем временем будем давить на Хансена, чтобы он добыл фотографию или другие улики.
Сказав это, шеф посмотрел на меня и добавил:
— Если, конечно, ты продолжишь с ним работу.
Я не стал больше спорить с Федориным, хотя своими доводами он нисколько не убедил меня в целесообразности повторной беседы с Авдеевым. Более того, я был убежден: если не предъявить Авдееву фотографию, на которой он запечатлен вместе с Боденом, он будет упорно стоять на своем и все отрицать. Я знал несколько подобных случаев, когда люди отвергали домогательства сотрудников иностранных разведок, но категорически отрицали, что им были сделаны вербовочные предложения. Сотрудник одного ведомства, совершивший серьезный проступок, растративший крупную сумму денег, что и послужило поводом для провокации, был за это наказан, но в процессе разбирательства так и не признался, что его пытались завербовать и он ответил отказом.
А виной всему был крепко засевший в нем страх, что свои ему не поверят и до конца дней будут подозревать его во всех смертных грехах.
— Ну хорошо, осталось ответить на последний вопрос — продолжил Скворцов: — Зачем контрразведке понадобилось подставлять нам своего сотрудника? Пока, кроме того что удалось подтвердить твою принадлежность к разведке, никаких дивидендов она не получила. А кое-какой информацией о своей деятельности, и притом весьма важной, контрразведке все же пришлось пожертвовать. Какую же цель она преследует?
— Они рассчитывают, что им удастся завербовать меня! — убежденно сказал я, потому что вопрос шефа в первую очередь был адресован мне. — В этом и заключается суть их замысла.
— Почему ты так считаешь? — спросил Федорин.
Теперь, когда в дополнение к своим вечерним раздумьям я прослушал пленку, ответ на этот вопрос не представлял для меня особых затруднений.
— Во-первых, совершенно ясно, что Хансену было поручено вести мое целенаправленное изучение. — Про себя я всегда называл Рольфа по имени, но сейчас шла официальная беседа, поэтому, подобно шефу и Федорину, я тоже стал называть его по фамилии. — Именно поэтому он отказался работать через тайники и на каждой личной встрече по своей инициативе затрагивал различные международные проблемы. Во-вторых, попытка выявить мои связи означает, что контрразведка стремится получить данные, уличающие меня в разведывательной деятельности, и таким образом создать вербовочную ситуацию.